Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

На этом радостном фоне мало кто расслышал недоумение, которое было зафиксировано фольклором в анекдоте. Внучка декабриста слышит шум на улице и посылает прислугу узнать, в чём дело. Вскоре прислуга возвращается: «Там революция, барыня». — «О, революция! Это великолепно! Мой дед тоже был революционером! И что же они хотят?» — «Они хотят, чтобы не было богатых». — «Странно… А мой дед хотел, чтобы не было бедных». По другому анекдоту, бывший владелец Елисеевского магазина однажды после революции побывал в Ленинграде. «Ну, как, нашли ли разницу до революции и после?» — спросили его по возвращении. «Да вот не знаю, как сказать, — ответил Елисеев. — Ходят как и прежде, и знать и челядь. Только раньше с парадного хода входила знать, а с чёрного — челядь, а теперь — наоборот».

Согласно одному из анекдотов, после Октябрьского переворота Ленин взобрался на броневик и произнёс речь:

«Товарищи! Революция, о которой так долго мечтали большевики, свершилась! Теперь, товарищи, вы будете работать восемь часов в день и иметь два выходных дня в неделю». Дворцовая площадь потонула в криках «Ура!». «В дальнейшем вы, товарищи, будете работать семь часов в день и иметь три выходных дня в неделю». — «Ура-а-а-а!» — «Придёт время, и вы будете работать один час и иметь шесть выходных дней в неделю». — «Ура-а-а-а-а-а!!!» — Ленин повернулся к Дзержинскому: «Я же говорил вам, Феликс Эдмундович, работать они не будут».

Наступила эра
РСФСРа.
В небе стало серо.
Голод и холера,
«Редерера» нет.
Люди стали худенъки,
Нет ни у кого деньги.
Раньше ели пудинги,
Кексы и омлет.
А теперь ковриги
Жрут лишь только в Риге,
А у нас ни фиги
Нет.

Сказать, что не было шампанского «Луи Редерер», одного из самых лучших французских вин, это ещё ничего не сказать. Не было вообще ничего. «Гвозди пятидюймовые есть?» — «Нет». — «А трёхдюймовые?» — «Тоже нет». — «Верно, товарищ, Ленин не зря говорил: „Революция и никаких гвоздей“».

«Феликс Эдмундович, скажите, у вас ноги волосатые?» — «Ну, волосатые». — «Очень волосатые?» — «Очень волосатые». — «Надежда Константиновна, запишите: Товарищу Дзержинскому зимой валенки не выдавать».

Жил Николка дурачок,
Стоил хлеб пятачок.
А настали комиссары,
Все посевы описали.

Всё становилось с ног на голову. Ирина Одоевцева вспоминает, как беременная соседка спрашивала: «Правда ли, что Ленин издал декрет, что нам, пролетаркам, носить шесть месяцев, а буржуйкам двенадцать?».

Неудивительно, что некий американский миллионер, посетив в 1920-х годах Петроград, спросил сопровождавших его лиц: «На что вам, большевикам, такой город, что вы с ним будете делать?»

Страна оказалась в полной изоляции. Как точно сформулировал городской фольклор, «От Востока Советский союз отделяет Великая китайская стена, а от Запада — Великая Октябрьская революция». Рассказывают, что в 1918 году французское правительство обратилось к Ленину с просьбой вернуть во Францию «бастильский архив», некогда оказавшийся в России, но «являющийся национальной ценностью французского народа», на что Ленин будто бы ответил: «Советское правительство признаёт, что бастильский архив является национальной ценностью французского народа и торжественно обещает возвратить его во Францию на другой же день после установления там Советской власти».

Осмысление городским фольклором такого яркого исторического события, как Октябрьская революция, или переворот, как характеризовали события октября 1917 года в первые годы новой власти сами большевики, продолжается до сих пор. В одном из анекдотов Луначарский обратился к известному литератору: «Мы решили поставить памятник Достоевскому. Что бы вы посоветовали написать на пьедестале?» — «Достоевскому от благодарных бесов», — последовал ответ. Вряд ли многие из новых петроградцев были знакомы с романом Достоевского «Бесы», но представление об этих исчадиях ада существовало. В 1920-х годах петроградцы рассказывали легенду о неких питерских грабителях, которые, очистив ювелирный магазин, будто бы оставили на прилавке записку: «Ленин умер, но дело его живёт».