Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

Но если бы только предметы одежды! Остракизму подвергались даже физиологические особенности Ленина. Вот на уроке наивный мальчик поднимает руку: «Геннадий Петрович, а дедушка Ленин какал?» — «Какал, конечно, какал, но как-то по-другому… Честнее, добрее, что ли». Да простят нас особенно совестливые читатели за обращение к столь неприглядному, но, согласитесь, всё-таки естественному физиологическому процессу при упоминании сакрального имени вождя революции. Притом что опыт применения эвфемизмов при упоминании мест общего пользования, то есть туалетов, в просторечном обиходе выработан давно. Фольклору знаком и «Домик неизвестного архитектора», и «Куда царь пешком ходит». Понятно, что после революции «царя» мгновенно заменили на «Ленина», кем же ещё он мог стать?!

Одно время, когда авторитет Ленина среди трудящихся был достаточно высок, запоздалое понимание абсурдности происходившего в 1917 году фольклор даже вкладывал в уста самого Ильича. Это очень походило на снисходительную попытку оправдать его, а всё происшедшее свалить на кошмар чудовищного похмелья — первопричину всех российских бед.

В стране появилось множество анекдотов с одним и тем же сюжетом: хмурое петроградское утро 1917 года. 26 октября. Ленин тяжело открывает глаза, поднимает голову и тут же опускает её на валик дивана. Голова трещит. Гадко во рту. Подводит память. Над ним склоняется верный Дзержинский. «Феликс Эдмундович, где же мы вчера были?» — «У девочек, Владимир Ильич, — шепчет Дзержинский, — у девочек». — «И что же?» — «Пили, Владимир Ильич, много выпили». — «И что же?» — «Спорили и кричали» — «А потом?» — «Взяли Зимний, Владимир Ильич». — «Погорячились, Феликс Эдмундович, погорячились».

Может, и правда, обыкновенные человеческие слабости? Чего только не бывает в жизни. «Владимир Ильич, вы ведь сами говорили: „Учиться, учиться и учиться“. — „Да ничего я не говорил. Я ручку расписывал“».

Но ведь так не хотелось верить в слабости. А раз не хотелось, то о них и не вспоминали. По анекдоту. Рабочий Путиловского завода пришёл в баню. В одной шайке моется, в другой — ноги парит. Тут подходит к нему гнилой интеллигент: «Товагищ, уступите шаечку!» — «Пошёл ты на…» Тот отошёл, побродил, шайки не нашёл, снова подходит: «Товагищ, это не по-коммунистически — у вас две шайки, а у меня ни одной». — «Пошёл ты на…, а то ё… шайкой по лысине!» И спрашивает банщика: «Кто это тут у тебя рабочему человеку мыться мешает?» — «Да Ленин это…». Через пятьдесят лет. Председатель собрания: «А сейчас перед вами выступит с воспоминаниями старый рабочий, который два раза беседовал с Лениным».

Даже взаимоотношения Ленина и Крупской через много лет выглядели некой комедией, разыгранной не очень трезвыми провинциальными актёрами. Выступает Ленин перед рабочими: «Как я женился? Была сходка. Вдруг кто-то кричит: „Бомба!“ Все бросились на пол, я упал на Наденьку и как порядочный человек должен был жениться». Может, и так. Неслучайно, согласно одной легенде, группой краеведов была найдена ещё одна конспиративная квартира Ленина, о которой ничего не знала Надежда Константиновна. На ней и была будто бы установлена мемориальная доска: «В этом доме Владимир Ильич с Инессой Фёдоровной Арманд скрывался от преследований со стороны Н. К. Крупской».

Арманд. Коллонтай. Крупская… Не о них ли в арсенале петербургского городского фольклора сохранился анекдот. «Владимир Ильич, отдохнуть бы! Поедем на Волгу, порыбачим, девочек возьмём». — «Вот именно Алексей Максимович, девочек, а не эту проститутку Троцкого». Но были и другие — десятки, сотни и тысячи безвестных девственниц, которые готовы были отдать себя в объятия революции:

По своей красоте,
В этом я уверена,
Троцкий замуж не возьмёт,
Выйду я за Ленина.

Путаница происходила не только в головах бедных пролетарок, но и в умах. «Ленин? Отъявленный капиталист!» — «То есть как?» — «Да очень просто: он только на „Капитал“ и ссылается». Это из них, беззаветных и преданных, потом возникали огромные трудовые коллективы, с гордостью носящие имя вождя всего прогрессивного человечества. Борьба за право носить имя Ленина была сродни борьбе за выживание. Даже хор беременных женщин мог называться «Ленин в тебе и во мне».