Мятежный век. От Якова I до Славной революции

9 января, точно в назначенный день, началась сессия парламента. Сторонники короля тори, естественно, пребывали в мрачном расположении духа, поскольку тоже придерживались англиканской веры. «Никогда еще не было более лояльного парламента, – заметил один современник, – но религиозный вопрос – очень тонкое дело». Членов обеих палат парламента весьма насторожил тот факт, что вопреки Акту о присяге король уже назначил офицеров католического вероисповедания в армию и на флот. В своей речи с трона Яков объявил, что, «получив пользу от их службы в момент нужды и опасности [вторжение Монмута], я ни их не подвергну позору, ни себя не оставлю без них на случай, если второе восстание сделает их мне необходимыми». Вскоре ему дали понять, что члены обеих палат, но особенно палаты лордов, напуганы его незаконными и непарламентскими назначениями. Один отважный пэр, виконт Мордаунт, заявил, что «бедствие, которое мы обсуждаем, нельзя назвать ни грядущим, ни сомнительным. Постоянная армия существует. Ею управляют паписты. У нас нет внешнего врага. В стране не происходит восстания. Зачем тогда содержать войска, если не для того, чтобы подорвать наши законы и установить ту самую неограниченную монархию, которую так справедливо ненавидят англичане?».

Через одиннадцать дней после начала сессии Яков назначил перерыв в работе парламента до следующего года. Примечательно, что он пресек деятельность собрания до того момента, как оно смогло официально поставить под сомнение его власть. Это был первый признак нарастающей напряженности между королем и политической нацией. Парламент больше не собирался в течение его короткого правления.

Опираясь только на собственную прерогативу, Яков начал поддерживать единоверцев. Он издал указы, запрещающие праздновать день «Порохового заговора», в который традиционно сжигали чучело папы римского; этот эдикт исполнялся лишь частично. В Лондоне снова обосновались монашеские ордена: бенедиктинцы устроились в Сент-Джеймсе, кармелиты в Сити, францисканцы в Линкольнз-Инн-Филдс, а иезуиты в Савойе. Иезуиты открыли в этом районе католическую школу. Одним из ближайших советников Якова был его духовник-иезуит Эдвард Петри, который руководил королевской капеллой и жил в старых апартаментах короля в Уайтхолле. К концу года в состав Тайного совета уже входило пять католиков.

Однако нормы нравственности Якова не соответствовали строгим стандартам католицизма. Его главная фаворитка Кэтрин Седли получила большой особняк на Сент-Джеймс-сквер, а вскоре и титул графини Дорчестер. Она, похоже, сама не знала причин его привязанности. «Это не может быть моя красота, – говорила она, – потому что он должен видеть, у меня ее нет; и это не может быть мой ум, потому что у него недостаточно своего, чтобы судить, есть ли у меня хоть какой-нибудь».

Король часто повторял, что его цель – ввести или восстановить Римско-католическую церковь. Скорее всего, он понимал, что не сможет навязать народу свою веру, и прекрасно знал, что его вероятная преемница Мария – пламенная протестантка. Он надеялся лишь поставить католичество в равные условия с англиканством, полагая, что преимущества его веры со временем привлекут много последователей. Яков рассчитывал убедить своих сторонников из англиканцев и тори согласиться с его желаниями, но вместо того ему удалось лишь еще больше восстановить их против себя. Когда на Лайм-стрит открыли католическую часовню, толпа лондонцев собралась, чтобы штурмовать «дом мессы». На разгон толпы вызвали отряды милиции, но они не решились действовать, потому что «не могли в ясном уме сражаться за папистов». Упрямый и деспотичный характер короля не помогал его делу. «Я не пойду на уступки, – обычно говорил он. – Мой отец делал уступки и был обезглавлен».

Он стремился очистить суды от всех тех, кто мог быть недоволен его политикой или властью. По оценкам, в течение своего правления Яков II заменил до девяти десятых мировых судей в каждом графстве. Их места заняли католики, которые при отсутствии полицейских сил стали главными представителями закона и королевской власти. Ряды городских муниципалитетов и лорд-лейтенатов графств тоже прочистили. Когда позднее на заседании Тайного совета король освободил от своих обязанностей архиепископа Кентерберийского, французский посол отметил, что Яков решил выказывать расположение только тем, кто поддерживает его интересы.

Летом 1686 года дело «Гуден против Хейлса» вышло на первый план как пробный камень укрепившейся власти. Суть спора состояла в праве короля пренебрегать наказаниями, установленными в законе, и приостанавливать исполнение закона – с конкретной ссылкой на Акт о присяге против католиков. Когда четверо судей объявили, что такое решение «нарушает английскую конституцию», Яков просто лишил их должностей. Тут даже некогда самые лояльные к королю люди пришли в смятение. «Все были поражены, – написал Джон Ивлин в дневнике 27 июня. – Есть большие подозрения по поводу того, чем закончится это судебное разбирательство».