Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— Пожалуйста, объясните природу контр-проклятия, — не сдаётся она — и она звучит так, будто умоляет его. Это не спрятать. Её голос звучит отчаянно.

Спаси себя. Чёрт возьми, Малфой. Спаси себя.

Она борется с подступающими слезами.

Как ты спас меня.

Потому что она знает. Ещё до того, как он говорит это — выдавливает это так, будто этими словами подписывает себе смертный приговор. Она знает. Она не знала, но теперь она знает.

— Моя тётя использовала отравленный нож. Контр-проклятие не дало яду распространиться.

Гермиона сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Выпрямляет спину и поднимает взгляд на Визенгамот, не обращая внимания на слёзы, что скатываются по её щекам. Она в последний раз прочищает горло.

— Другими словами, он спас мне жизнь.

========== Часть 44 ==========

22 февраля, 1999

Они не совещаются.

Они размышляют, обдумывают всё и затягивают, словно зная, что каждую секунду Гермиона, скрипя зубами, стирает ещё один слой зубной эмали. Её челюсть болит. Её глаза болят и слезятся. Она пристально смотрит на основание подиума Бербидж, потому что смотреть налево от него ей сейчас нельзя.

И всё это время одно и то же слово снова и снова отдаётся эхом у неё в голове.

Почему?

Почему — почему — почему?

Она не идиотка. Она не думает, что человеческое сердце работает так — не верит во всю эту любовь с первого взгляда. Люди так не влюбляются. Почти никогда. И она уверена, что те, с кем это всё-таки происходит, на самом деле просто попадают под влияние момента. Это просто выброс дофамина.

Обычно людям — таким как она — таким как…таким как он — нужно что-то большее.

Малфой не любил её, когда она лежала на холодном мраморном полу. Те глаза, в которые она смотрела — сквозь напряжение, сквозь слезы, чувствуя, как лезвие ножа врезаётся в ее кожу — это не были глаза влюблённого. Был только страх. Её и его. Страх, отчаяние, неверие и безмолвные пожалуйста — пожалуйста, ты знаешь меня — мы учились вместе — пожалуйста.

И в то время она думала, что её просьба осталась без ответа. В то время это казалось логичным.

Малфой превратил её учёбу в ад, так что зачем бы ему было помогать? Это было логично. Это было логично.

А теперь нет.

Она отвлекается, её взгляд теряет фокус, и подиум начинает двоиться в её глазах. Она даже не осознаёт, что ведёт пальцами по буквам своего шрама, пока острый край одного из её ногтей — искусанных за последние несколько недель — не впивается в её кожу, причиняя резкую боль.

Она снова фокусируется, проморгавшись, и опускает взгляд на свою руку, смотрит, как капелька крови скатывается по ней вдоль букв ‘КРОВ’.

Яд. Как она могла не знать? Как она могла не почувствовать, как он проникает в неё? Она должна была, даже сквозь всю эту боль. Как она могла не заметить, как он просачивается сквозь её кожу, а затем растворяется без следа?

Как она могла не заметить, как движутся губы Малфоя?

Она думала, что помнит всё об этом дне.

Она невольно переводит взгляд налево — не успевает себя остановить. Он смотрит на неё чёрез решётку. Его глаза налиты кровью, его дыхание звучит хрипло. Его грудь тяжело вздымается. Влажная от пота светлая прядь прилипла к его лбу.

Она думает, что видела Малфоя разным — но никогда таким. Даже почти замерзая до смерти — даже в порыве ярости — он никогда не выглядел так.

— Посмотри, что ты наделала, — тихо выдыхает он. Так тихо, что слышит только она.

Гермиона едва осознаёт, где находится. Всё вокруг как будто отходит на второй план, когда она сталкивается с его взглядом.

Даже когда Бербидж объявляет: “Мы приняли решение”, — она едва слушает. Не может отвести взгляд. Слова “испытательный срок” и “ущерб” долетают до неё, но они кажутся ей бессмысленными. Она их не понимает.

Она слышит только его.

— Посмотри, что ты наделала, — снова бормочет он. — всё было напрасно.

Гарри приходится рассказать ей, что произошло.

Она не помнит почти ничего из того, что случилось после того, как клетка Малфоя опустилась обратно под землю. Но, кажется, всё было довольно хаотично. Многие ведьмы и волшебники — не только Доулиш — пришли специально для того, чтобы посмотреть, как Малфой будет уничтожен. Гарри говорит, что после оглашения вердикта некоторые из них буквально начали кидаться в Визенгамот подручными вещами.

Но это она понимает.

Она не понимает, почему ей не приходится снова вернуться в зал суда, чтобы защищать Теодора Нотта.

— Они отложили его, — повторяет Гарри, мягко сжимая её плечи. Они всё ещё в атриуме Министерства.

— Я…я не понимаю, — выдавливает она.

— Непредвиденные обстоятельства, — говорит Гарри. — его отложили на неопределённый срок — возможно, из-за всего этого хаоса. Они сказали, что уведомят тебя, когда будут готовы двигаться дальше.

Она тратит пару мгновений на то, чтобы осознать это, а затем оцепенело кивает. Всё, что ей удаётся сказать, это:

— Как Пэнси?

Гарри кривовато улыбается.

— Она…ну, не особо довольна. Она была не в восторге. Но я сказал, что так у тебя будет больше времени, чтобы подготовиться к его защите.

Она снова кивает.

— Спасибо.