Мичуринский проспект (СИ)

Мичуринский проспект широк и разношерстен, но он не всегда был таким. Сам проспект и дома вокруг него начали строить во время подготовки к Олимпиаде восьмидесятого года. Оформлялся он быстро: деревеньки сносились, возводились панельные дома. Сначала пяти и девятиэтажные, потом пошли и высотки в семнадцать этажей. Дома эти, вне зависимости от количества этажей -- строения жалкие как снаружи, так и внутри. В квартирах низкие потолки и дурацкие планировки. В двух-трех комнатах частенько живет по три поколения. Кругом нет африканской нищеты, но есть безысходность и серость, которая пропитала все вокруг. Все кругом блекло: блоки высоток, выцветшие тротуары и даже многочисленные голуби. К середине девяностых годов -- Мичуринский стал полноценным микрорайоном и ко всему этому убожеству прилепляли элитные дома из хороших материалов, с толковой архитектурой, которые никак не вписывались в общий ансамбль.

Совсем другое дело -- сама дорога. Его укатывали асфальтом, следили за ней, чинили постоянно и вскоре она стала одной из важных магистралей столицы. В конце нулевых из нее сделали настоящую трассу, с разделительной полосой и тремя полосами движения в каждую сторону. По Мичуринскому ездят внедорожники за добрую сотню тысяч долларов, ими управляют молодые и красивые девушки, злобные кавказцы, пузатые бизнесмены. Да кто угодно может быть за рулем этого внедорожника. Просто живет он скорей всего в таком же доме, в такой же квартире, в таком же доме, а если и нашлись средства на жилье поприличней, то окружает его та же серость и безнадега, что и других.

Штакет жил в башне у обрыва. Не подумайте, что это сказка. На Мичуринском действительно есть башня у обрыва. Синий дом, этажей в двадцать. Внизу -- иссохшее русло реки, поросшее орешником и, на другом берегу, гоночный трэк. Порой мотоциклисты нарезают на нем круги, подпрыгивают на буграх и высекают из под колес метровые столбы грязи. Штакет не знал, проводятся ли там соревнования, или там просто проходят тренировки. Да какое ему до этого дело? Ему восемнадцать и сегодня надо идти в клуб.

Когда я зашел к нему в комнату, то он сидел на узком подоконнике и смотрел в окно.

-- Привет, чувак! -- поздоровался я.

-- О, здарова, а ты как сюда попал?

-- Брат твой открыл.

-- Гы, я даже не слышал.

-- Что ты делаешь? НЛО опять высматриваешь?

-- Не, я сегодня не упарывался еще. Смотрю на штуку.

-- На мою шарагу?

-- Ага. Она похожа на какого-то робота.

-- Правда? -- удивился я и подошел к окну.

-- Ну вот смотри, рука, например, -- он указал на общагу, -- вот голова, -- он тыкнул пальцем в сторону высокой башни, в которой находилась библиотека.

-- А вот это вторая рука? -- я кивнул в сторону учебного корпуса.

-- Ага. Робот упал и сцепил руки.

-- Или раком стоит.

-- Ахааа.

Я плюхнулся на диван и под расслабляющий эмбиент уставился в рейверский гобелен на стене. На нем написаны были флуоресцентными красками несколько планет. В одной из который, по широкому и плоскому кольцу угадывался сатурн. Вечером, если не включать свет, а сидеть в темноте накуренным, хорошо было, уставившись в полотно, лететь к ним, ярким и светящимся.

Тягучий и въедливый звонок вывел меня из транса. На этот раз Штакет пошел открывать,

-- Привет, Дэн! -- улыбалась Белка.

Она мне не нравилась, с ней бы мне точно не хотелось переспать -- во-первых у нее были крашенные немытые волосы, во-вторых у нее была грязная кожа и самое главное -- у нее был просто невыносимый плановой смех. Этот смех не просто раздражал, он еще служил ей индикатором настроения. Им она выражала радость, обиду, тоску, счастье, ненависть и презрение, в общем, она выражала смехом те чувства, которые обычные люди выражают мимикой и жестами. У нее мимика почти отсутствовала. Все время тупая ухмылка.

-- Привет! На пати сегодня едешь с нами? -- сказал я.

-- Не, я по делам.

Штакет согнал меня с дивана, скинул потертые подушки на пол и засунул руку глубоко внутрь конструкции. Ковырялся там долго, даже испарина на лбу вышла. Встал, начал чесать затылок. Потом сунулся с другой стороны -- что-то поймал. Вытащил какую-то коробку, и выдал белке запаянный пакетик с крошечным рубином.

-- Что это? -- спросил я.

-- Микродот. ЛСД, -- ответила Белка, приспустила штаны и засунула дерьмо себе в пизду. Потянуло немытыми гениталиями.

-- А еще есть?

-- Нет, -- она засмеялся ехидно, презрительно.

-- Да не ссы, -- успокаивал Штакет, у нас амфетамины есть.

Амфетамины действительно имелись в наличии, и немало. Граммов десять. Штакет не банчил сам. По старой памяти, да и для успокоения паранойи стафф на хранение оставлял ему Худой. За эту услугу, Штакет невозбранно употреблял часть запаса самостоятельно. Они начинали торговать дурью вместе, но Штакет быстро с этим делом подвязал: его прихватили в Украине с тремя боксами травы -- мелочь, конечно, но закрыть могли. Его вытащила из какого-то Симферопольского обезьянника мама, отослав сыну тысячу баксов. В итоге все кончилось тем, что он провел три дня в ментовке и поехал домой.