Мидгард

Лиф почувствовал себя так, словно получил пощечину. Как можно так хладнокровно рассуждать о человеческих жизнях, как будто речь идет о скотине? Он пристально заглянул в глаза Бальдура. Его гнев перешел в печаль, ведь он понял, что между людьми и азами существовала большая разница. Азы и люди были не только соответственно господами и рабами, не только бессмертными и смертными существами, похожими друг на друга лишь внешне, не только могущественными и безвластными. Насколько сильно они походили друг на друга внешне, настолько разными были их души: души повелителей Азгарда, с одной стороны, и души слабых, ранимых людей Мидгарда — с другой.

Эта мысль пробудила другую, более глубокую мысль, которая вспыхнула в недрах сознания Лифа, и в этот момент он понял последнюю тайну азов. Возможно, он был первым человеком со времени создания мира, который это понял.

Он понял, что азы были богами.

Но не богами людей.

Глава девятая ПОБЕГ

Поздно вечером дверь тюрьмы отворилась, и на пороге появился незнакомый, одетый в лохмотья альб. В одной руке он нес хлеб, а в другой — миску с водой. Оставив все это на полу, он молча вышел. Бальдур и Ойгель принялись за еду. Лиф сидел в уголке, уставившись в пол, и не двинулся с места даже когда аз протянул ему хлеб. Наконец Ойгель встал, опустился перед Лифом на колени и посмотрел в лицо мальчику.

— Ты должен покушать, Лиф. Плохо умирать с пустым желудком, — попытался пошутить он.

Лиф отвел в сторону руку Ойгеля, в которой тот держал хлеб.

— Я не голоден.

— Неправда. — возразил Ойгель, — просто ты горюешь о своем будущем, не правда ли? К тому же тебя смутило то. что ты услышал.

— Откуда ты это знаешь? — спросил Лиф.

— Для меня тоже было шоком узнать, что азы и альбы отличаются не только ростом. Поверь мне, Лиф, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. То же самое испытал и я. только это было очень давно. Бороться против судьбы — бесполезное дело. Даже богам это не по силам — что же тогда говорить о людях?

Лиф поднял на него глаза.

— Я не желаю слушать твою болтовню о судьбе и о каких-то ее могучих силах! — возмутился он. — Если ты хочешь во все это верить, то пожалуйста! Только оставь меня в покое.

— Кто тебе сказал, что я хочу в это верить? — мягко возразил Ойгель, — Просто я должен познать, что это такое.

— В самом деле? — насмешливо спросил Лиф, — Вероятно, тебе следует познать кое-что другое, Ойгель. Очевидно, существуют большие различия не только между азами и альбами, но и между альбами и людьми. Мы, люди, строим судьбу собственными руками.

— Ты говоришь почти как Суртур, — заметил Ойгель.

Лиф смущенно потупил взгляд.

— Прости, — сказал он. — Я не хотел тебя обидеть. Но…

— …больно осознавать, что мы бессильны, — договорил за него Ойгель, — Я знаю. До заката солнца еще далеко, и тебе не станет легче, если ты будешь сидеть голодным.

Мальчик взял протянутый Ойгелем кусок хлеба. Ойгель довольно улыбнулся, встал и отошел к Бальдуру, который все это время занимался тем, что упорно, но безрезультатно пытался разорвать свои оковы.

Едва Лиф начал есть, как у него разгорелся аппетит и он проглотил весь хлеб до последней крошки. Ойгель принес ему воды, которую мальчик тут же жадно выпил.

Лиф попытался заснуть, но, несмотря на усталость, не находил покоя. Во сне он постоянно вздрагивал, а однажды, когда забылся наконец в тяжелой дремоте, его растормошил Ойгель и сказал, что он во сне кричал и стонал.

Прошло немало времени, прежде чем он уснул, но снова пробудился через час с горьким привкусом во рту и смутным воспоминанием о каком-то кошмаре. Вся его одежда промокла от пота.

Вскоре принесли еду. Ни Лиф, ни его спутники сначала не заметили ничего особенного в поведении незнакомого альба. Но тюремный служитель, поставив на пол миску и ломоть хлеба, не вышел из камеры, как раньше, а шмыгнул к двери, выглянул через щель в коридор и вернулся обратно.

Бальдур взглянул на него, собираясь что-то спросить, но альб быстро поднял руку и сделал умоляющий жест. Затем незнакомец опустился перед азом на колени и протянул руки к его оковам. Лиф вздрогнул. Под коричневым, низко надвинутым на лоб капюшоном было не морщинистое лицо альба, а лицо его брата!

— Лифтразил! — воскликнул Лиф. — Что…

Лифтразил резко обернулся, знаком приказал ему замолчать и бросил испуганный взгляд на дверь.

— Не так громко, — прошептал он. — Если нас услышат. то все пропало!

— Что все это значит? — гораздо тише, чем Лиф, но резко и недоверчиво спросил Ойгель.

Лифтразил снова повернулся к Бальдуру и занялся его оковами.

— Вы же видите, — недовольно ответил он, — я вас освобождаю.

— Но почему? — растерянно прошептал Лиф. — Я этого не понимаю.

Лифтразил на минуту оторвался от своего дела и наморщил лоб.

— Честно говоря, я и сам не очень понимаю, — признался он и улыбнулся. — Но вы не должны умереть. Во всяком случае, ты, Лиф.

— Значит, хоть ты понял, что в дела судьбы вмешиваться нельзя, — сказал Ойгель.

Лифтразил скривил рот.

— Суртур дурак, — насмешливо произнес он. — Победы, которых он добился, его ослепили. Но Лиф умереть не должен — по крайней мере, сейчас.