Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

кроме его воли». Здесь так называемый протагонист «абсолютизма» странным образом обнаруживает близость к идеям Локка. Поборник «ограниченной» монархии метал громы и молнии в правителя, наделенного «абсолютной, самовластной и неограниченной властью над жизнями, свободой и собственностью своих подданных, такой, что он может забирать или изымать их владения, продавать, кастрировать или использовать их самих так, как пожелает: они все его рабы, а он — господин и собственник любой вещи; его ничем не связанная воля служит им законом». Разница заключается в том, что Локк создал семантическую традицию, в которой произвол и абсолютная власть отождествляются в понятии тирании: Боссюэ остается верен старой европейской традиции их строгого разграничения. Самовластное правление было благоприятным периодом для уничтожения прав населения. Абсолютная власть, которая вовсе им не угрожала, была призвана защищать их. Если даже из уст его главного проповедника мы не слышим вдохновенного воззвания к «абсолютизму» в обычном понимании, то вряд ли стоит обращаться к кому-либо еще.¹

Таким образом, права подданных, индивидуальные и корпоративные, признавались так называемой «абсолютной» французской монархией. Верно и то, что теория так называемой «ограниченной» монархии в Англии акцентировала абсолютную власть короны. При Тюдорах и Стюартах королевские прерогативы, как правило, назывались «абсолютными» потому, что они не контролировались и не ограничивались никакой другой властью. В 1565 году сэр Томас Смит перечислил те области, в которых монарх «осуществлял абсолютную власть». В их число вошли право объявлять войну и заключать мир, назначать советников и должностных лиц, чеканить монету и объявлять о помиловании. По словам спикера палаты общин (1571), королева имела абсолютную власть в религиозных делах: это заявление всего лишь подтверждало осуществленную Реформационным парламентом передачу супрематии над церковью королю, а не парламенту. Этот перечень повторил судья Флеминг в ходе дела Бэйта. Он не был единственным, поскольку, например, Кок мог превозносить общее право и при этом говорить о королевской «бесспорной прерогативе, такой, как объявление войны и мира». В дискуссии об импозициях 1610 года Уайтлок утверждал: «Король обладает двоякой властью: одной — в парламенте, поскольку он присутствует там с согласия всего государства; другой — вне парламента, поскольку он один и единственный, руководствуется исключительно своим желанием». Первая подразумевает право издавать законы, в то время как вторая означает наличие королевских прерогатив в делах чеканки мо-

¹Le Brun ('ed.). 1967.Politique tir'ee des propres paroles de l'Ecriture Sainte. Droz. P. 292-293; Laslett P. ('ed.). 1965.Two Treatises of Government.Mentor. P. 182.

неты и объявления войны: это наглядно демонстрирует, что Уайтлок говорит о той же «абсолютной» власти, что и Смит и Флеминг, только не употребляет этого слова. В 1641 году Страффорд на своем процессе характеризовал королевские прерогативы в тех же выражениях, что и Пим, его обвинитель. Они спорили только о том, совершались ли злоупотребления этими прерогативами.

Так достигли ли подданные монархов из династий Тюдоров и Стюартов согласия по вопросу о границах королевской власти? Согласно недавно опубликованному авторитетному исследованию Соммервилла — нет. Он полагает, что спор касался того предела, до которого вмешательство короны в права подданных было законным. Он обнаруживает группу «абсолютистов», преимущественно среди клириков. Они были согласны с утверждением, что права и свободы гарантировались законом, король творил право и, следовательно, находился над законом. В чрезвычайных ситуациях монарх мог им пренебречь и ограничить права подданных. По сути, это было повторением классической вигской оценки причин Великого мятежа. Карл I и Яков II были слишком увлечены «абсолютистскими» идеями преимущественно французского происхождения. Они поплатились за попытку навязать умам политически развитых англичан и шотландцев идеологию, предназначенную для простодушных жителей континента.¹ При этом настоящая проблема осталась вне поля зрения Соммервилла. Апологеты так называемых «абсолютных» монархов, правивших на континенте, отрекались от «абсолютистских» идей, циркулировавших в стюартовской Англии.