Миф и жизнь в кино: Смыслы и инструменты драматургического языка

Вот как истории получаются – с поворотным моментом, неожиданным сюжетом. Счастье у всех одинаковое; каждый человек несчастлив по-своему. Прав Толстой. Счастье – это притча, а несчастье – история.

Харуки Мураками. Кафка на пляже

Непредсказуемость сюжета – первый уровень реализма. Таким образом создается впечатление, что во вселенной этой истории есть место для случайности, жизнеподобия. Мы уже знаем, что удивление имеет отношение к сфере мифического, а узнавание – к сфере жизненного. Однако эти понятия не являются четко очерченными. В данном случае речь идет о том удивлении, которое постоянно вызывает у нас непредсказуемая реальность, которую, в свою очередь, произведение старается облечь в цельную, завершенную форму со считываемым смыслом и внутренней логикой.

«Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах» – это и есть жизненная непредсказуемость. То явление, о котором Марк Твен сказал: «Правда необычнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда – нет». То есть удивление, имеющее отношение не к изощренности вымысла и допущений (удивительные миры «Матрицы» и «Начала», уникальность героев и событий, уровень ставок и масштаб), а к непредсказуемости, расшатыванию векторов ожиданий и причинно-следственных связей.

В романе Нила Стивенсона «Криптономикон» есть персонаж Лоуренс Уотерхаус, талантливый математик. Во время Второй мировой войны его призывают в армию, и он вместе с другими призывниками проходит тест по математике. Задача простейшая, из разряда «пароход плывет по реке против течения, скорость такая-то, скорость течения такая-то – за какое время доберется до точки Б?». Математик Уотерхаус решает, что задача с подвохом, так просто все быть не может, нужно рассчитать, насколько течение меньше у берегов, что происходит со скоростью парохода на излучинах и так далее. С точки зрения армейских экзаменаторов Уотерхаус не смог решить простейшую задачку, его IQ считается ниже нормы, и персонаж попадает во… флотский духовой оркестр. Удивительный поворот, исполненный жизненного абсурда, но абсолютно соответствующий странной внутренней логике ситуации: уровень решения задачи не соответствует уровню математических познаний тех, кто проверяет тесты, возможно просто сравнивая ответы с «единственно правильными».

Позже, когда Япония атакует Перл-Харбор, музыканты военного оркестра оказываются в бараке с майором-криптологом, который пытается объяснить им азы шифровальной теории на примере закодированного сообщения. В армии и флоте царит смятение, духовой оркестр – не первая необходимость, и майор надеется, что, разобравшись в материале, бывшие музыканты смогут как-то помочь в сфере первой необходимости: расшифровке сообщений врага. Майор не успевает объяснить и базовые принципы, как Уотерхаус уже «взломал» код. Таким образом, в результате еще одного неожиданного, но логичного поворота Уотерхаус становится ключевой фигурой в тактической войне с врагом.

Получается, что математик в военное время оказался ровно там, где ему и место. Но прежде, чем это случилось, происходит несколько интересных, неожиданных перипетий, без которых все было бы слишком логично и предсказуемо. В этих перипетиях узнается жизненная иррациональность.

Что такое «неожиданные сюжетные повороты»? Попробую обозначить ряд категорий.

План

Наиболее понятные (не то же самое, что «простые в реализации») сюжетные неожиданности практически всегда связаны с драматургическим элементом «план». В системе Джона Труби план входит в ключевую семерку элементов, жизненно необходимых для создания успешной истории.

Кажется очевидным: любой персонаж, задумавший что-то, должен осуществлять это каким-то образом. Но даже здесь возможны отклонения. Например, у неприкаянных советских и постсоветских киногероев чаще всего никакого плана нет. С этим, собственно, и связаны их неприкаянность и отчаяние. Таковы особенности культурных кодов среды, которая, не предлагая выхода из тупика, не предлагает и плана. Естественно, сложно судить об истинной популярности таких кинофильмов, созданных в культурном пространстве, изолированном от мирового кинематографа. Тем не менее «Афоня» (у героя этого фильма, кстати, есть план, пусть ложный и комедийно эгоистичный, меркантильный, низкий, расходящийся с его истинными потребностями) по популярности значительно превосходит «Полеты во сне и наяву», где желания героя смутны, причины его мучений и метаний не прояснены, хотя, наверное, и понятны рефлексирующей публике того времени.