Миф и жизнь в кино: Смыслы и инструменты драматургического языка

Привлекательная точность концепции в виде доступных для зрителя, эмоционально считываемых смыслов заключается в том, что аллегорический пласт (мифическое приключение) резонирует с понятными жизненными, и даже вечными, явлениями и вопросами, волнующими каждого в той или иной степени. Вспомните эту зеркальность в «Дне сурка»: мифическая аллегория отражает и гипертрофирует, обостряет рисунок жизни. В данном случае: с одной стороны, потеря памяти (элемент мифического), и с другой — жизненный элемент — потеря желания помнить правду в угоду другому желанию — жажде расплаты любой ценой.

Но речь не только об опасной человеческой одержимости, ненасытности инстинкта мщения и слепоте к собственной вине и роли. Задумаемся о сам`ом состоянии героя, которое парадоксальным образом соответствует состоянию обычного человека даже в повседневном бытии. Каждый момент своего существования Леонард вынужден задавать себе вопросы «Кто я?», «Что я здесь делаю?», «В чем мое предназначение?», «Как мне поступить?» Он никогда не знает, кто ему друг, а кто враг, враждебна среда или дружественна. И в качестве ориентиров он держится за понятные ему «истины» и «факты» в форме нерушимых, вытатуированных аксиом, от которых уже нельзя отказаться, даже если они окажутся ложными. Он просто не сможет принять их ложность. В этих чертах Леонард удивительно похож на обычного человека.

* * *

Фильм Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде» описывает прием в некоем замке, где мужчина подходит к женщине и утверждает, что они уже знакомы, хотя женщина отрицает, что они когда-либо встречались. Камера блуждает по коридорам, идет повторение диалогов в различных местах замка, флешбэки показывают похожие сцены из других приемов (прошлых лет?), а закадровый голос размышляет в режиме потока сознания о памяти и реальности.

Погружение в жизненность доведено до абстракции. Хотя есть умеренно интересная предпосылка в виде интеракции между мужчиной и женщиной, фильм не дает ответов или объяснений, скорее пытаясь разобраться, как сказал сам режиссер, в «сложности мысли, механизме ее функционирования». Наличие разных трактовок фильма говорит о том, что он нарочно избегает ясности в попытках нащупать сложные, размытые понятия и истины.

Ход мысли рассказчика тоже может отзываться у обычного зрителя, но фильм не предоставляет нам конкретных отображений искажения памяти или размытости реальности в жизненных ситуациях и их развитии (как «День сурка» заставляет застрять в одном дне застрявшего в своей жизни героя, или как «Помни» посылает героя с избирательным восприятием в пожизненную миссию). Это скорее философский, поэтический монолог, медитативный текст, вопрошающий о природе памяти, в отличие от истории, в которой произошло что-то волнующее, что привело героя и/или зрителя к четким смысловым выводам относительно природы памяти.

Итак: предпосылка с пониженными ставками и не развивается. Суть размышлений рассказчика косвенно и умозрительно связана с предпосылкой и не разрешает ситуацию, а также не поддерживается событийной смысловой моделью. Герой не действует, а размышляет. Цель и мотивация рассказчика неясны; его проблема — философского характера; его психологический портрет, характер и жизненные обстоятельства нам не переданы: те факторы, которые создают вектор ожидания и идентификацию и, соответственно, помогают зрителю испытывать живой интерес, на котором уже зрительское и артхаусное кино выстраивает дополнительный философский/интеллектуальный/идейный пласт. Зритель не в состоянии вычленить единую смысловую фигуру; нарратив практически полностью состоит из разрозненного фона.

Справедливости ради: «Расёмон» тоже не дает нам ответов. Он просто указывает на зыбкость истины. И тем не менее это — истина, которая нам интересна, она «вшита» в детективный движок, в сюжет с головоломкой и преступлением. «Вот несколько реальностей», — говорит фильм в ответ на вопрос о том, что нас интересует. «Кто же, по-вашему, совершил преступление?» Куросава в этом смысле похож на воодушевленного преподавателя, который знает, как сделать так, чтобы у студентов горели глаза от одной мысли о синхрофазотроне или парламентской системе правления. В сравнении: Рене как бы бормочет глубокую, но путаную и скучную лекцию, не полюбопытствовав, какая в зале аудитория, хорошо ли ей слышно, усвоят ли студенты что-нибудь.