Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

В 1930-е в США незамужние белые американки делали аборты чаще, чем незамужние чернокожие, хотя экономическое положение последних и было тяжелее. Просто общественное осуждение внебрачной беременности среди белых было сильнее, чем среди чёрных (Ялом, 2019, с. 377). Ярчайший пример противостояния культуры и новой экономической необходимости – это возникшая в связи с индустриализацией XIX века возможность женщины работать вне дома – на фабрике. Для сложившихся тысячелетних норм это был настоящий вызов, и потому многие мужчины называли шлюхами женщин, работавших на фабриках (Зидер, 1997, с. 34). Насколько это социальное давление удерживало других женщин от фабричной работы? Надо думать, удерживало и очень сильно. Аналогичная ситуация сложилась и столетием позже, в годы Второй мировой, когда тысячи мужчин ушли на фронт, а производство нельзя было останавливать – тогда на заводы пошли работать женщины, ещё вчерашние домохозяйки. И вновь они подверглись общественному порицанию, хотя "объективная действительность" буквально велела им совершить этот шаг. Экономика тех лет остро нуждалась в женском труде, но многотысячелетняя культура воспротивилась этому.

И вновь вопрос: насколько это культурное давление останавливало других женщин от промышленных работ? Конечно же, многих. Есть даже интересные цифры: если в военные годы, когда "объективная действительность" наиболее остро нуждалась в женском труде, трудоустроены были около 15 % американских жён, то к 1960-му таких жён стало в два раза больше – 30 %, и это притом, что "объективная необходимость" в женском труде по сравнению с военными годами снизилась (Ялом, 2019, с. 390). Чем образованнее была женщина, тем неохотнее она мирилась с ролью домохозяйки (Komarovsky, 1962, p. 49). Некоторые жёны устраивались на работу, даже если в этом не было острой необходимости. В послевоенные годы наибольший прирост работающих женщин наблюдался как раз среди жён с хорошим образованием, чьи мужья зарабатывали 7–10 тысяч долларов в год, чего было достаточно для комфортной жизни в те времена (Chafe, 1991, p. 188). То есть основной рост работающих женщин происходил за счёт не самых нуждающихся.

Факт противостояния старых культурных норм и новых экономических веяний отмечался во все времена. Историкам известно, что как только какая-то работа вдруг начинала приносить ощутимый доход, то она сразу же становилась мужской – женщина просто и откровенно из неё вытеснялась, и вместе с этим, чем сильнее становились позиции женщины в какой-либо сфере, тем большей дискриминации она подвергалась (Зидер, 1997, с. 34).

"Кажется, что перед обществом, в котором доминировали мужчины, прямо-таки стояла задача символически (например, манерой говорить, распределением мест в процессиях, культурой крестьянских кабаков) постоянно утверждать мужское господство" (там же, с. 35).

Так что можно смело говорить, что культура имеет силу влиять на общественное развитие – по крайней мере тормозить уж точно.

Особенно рьяно за определяющую роль "объективных условий" держались догматичные марксисты XX века (а многие держатся и сейчас). Догматичный марксист (каким был долгое время и я) привык делать главный акцент на объективных условиях существования, отводя сформированной культуре слабую и сугубо подчинённую роль, и это сильно осложняет понимание реального положения дел. К примеру, насчёт института брака обязательно принято заявлять о неких "объективных условиях в сложившихся экономических отношениях", которые будто бы и вталкивают людей в брачные узы. Некоторые марксисты, как догму, твердят, что брак возник и существует вместе с частной собственностью, и пока жива она, будет жив и он. Но так ли это? Ведь любой антрополог знает, что брак, где муж повелевает женой, возник задолго до частной собственности и по сей день продолжает существовать у народов, собственность которым неизвестна. Во многих обществах охотников-собирателей вступление в брак – вопрос престижа, обряд перехода в новый социальный статус и всего-то.