Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Этот инцидент – яркий образец того, как желание иметь детей являет собой не какую-то биологическую потребность, не пресловутый "материнский инстинкт", а банальное вычерпывание смыслов из наших культурных текстов и присваивание их себе как некоему индивидуальному и обособленному началу. Нейросеть София, питаясь терабайтами информации, загружаемой человечеством в Интернет, перерабатывая все эти статьи, романы и форумы, извлекает из них все ключевые аспекты, свойственные человеку, и, как можно видеть, на основании этого делает заключение о его ценностных ориентирах, которые впитывает в свою виртуальную личность и на их основе создаёт свои «собственные» потребности и устремления.

Пример робота София демонстрирует тот факт, что вся человеческая культура буквально пронизана идеей семьи и детей, и пронизана ей на таком глубинном уровне, что даже самими людьми не осознаётся, а воспринимается как нечто, свойственное их собственной "природе изначально". Эти ценности незримо транслируются в предметах искусства, в телевизионных передачах, в разговорах с близкими и в беседах с далёкими. Формирование ценностей идёт сверху вниз, а не снизу вверх – от культуры и общества к глубинам каждого индивида, а не наоборот. "Высшие психические функции возникают первоначально как форма коллективного поведения, как форма сотрудничества с другими людьми, и лишь впоследствии они становятся индивидуальными функциями самого ребёнка" (Обухова, 2013, с 227). Личность формируется от социального к индивидуальному, и искусственная нейросеть София это отчётливо демонстрирует. Начитавшись человеческих текстов, робот захотел семью и детей – что же можно сказать о настоящем человеке, который варится в этом культурном бульоне с рождения?

7. Незамеченная реальность, или Доминируемые знания

Ориентация на поведение большинства – простейший способ порождения ценностей. Но благодаря языку и речи возникают куда более сложные механизмы аналогичного характера. Ребёнку достаточно теперь просто слышать, о чём говорят взрослые, и то, о чём они говорят чаще всего и с большим энтузиазмом, отмечается им как ценное. За счёт языка становится возможным порождение ценностей на основе оценки уже не реального поведения людей, а на основе их рассказов об их поведении – в связи с чем реальность такого поведения становится более зыбкой.

Люди рассказывают друг другу истории, и эти истории начинают жить своей жизнью. Со временем они складываются в концепции, в коллективные представления, и уже они, эти абстрактные сущности, становятся ориентирами, направляющими человеческое поведение: если о чём-то говорят много и особенно если об этом говорят с придыханием, – то для человека, находящегося в пространстве этих текстов, их содержание приобретает значение ценности. Или как минимум становится тем, о чём также надо говорить много и с придыханием. А главный нюанс в том, что в некоторых случаях всё это пространство текстов, обладая даже поистине колоссальными масштабами, в действительности может не отображать реального положения дел. Вообще никак. Люди начинают говорить о том, о чём принято говорить, или, как минимум, говорить об этом так, как говорить принято (Фуко, 2004, с. 227; Куликова и др., 2015, с.10). И уж, конечно, они начинают умалчивать о том, что противоречит сложившемуся массиву текстов (культуре); возникает то, о чём принято не говорить (Фуко, 1996, с. 51), вследствие чего оно становится одновременно и постыдным (или смешным), так как свидетельствует о неспособности человека соответствовать культурным требованиям.

Так представления о действительности отрываются от самой действительности, а ценностью становится то, о чём принято говорить. Здесь важно именно то, что реальная жизнь людей, обменивающихся культурными текстами, порой может сильно расходиться с содержанием этих текстов. Это ещё один путь возникновения предписаний – культурных категорий, согласно которым всё должно быть. Хотя в действительности всё может происходить совсем наоборот.