Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Погружённые в пространство культурных текстов, мы используем их терминологический инструментарий для описания себя самих как якобы уже удовлетворяющих всем требованиям. С детства мы встречаемся с культурным предписанием быть честными и справедливыми, и мы легко перенимаем эти ориентиры для самоописания: отныне мы – честные и справедливые. Если мы не говорим так о себе прямо, то как минимум думаем так. И даже притом, что зачастую говорим неправду и судим в пользу себя. Так предписания становятся описаниями, то есть происходит разворот в этой трансформации.

Культура склоняет нас видеть себя исключительно с позиции её предписаний, игнорируя реальное положение дел, в результате чего мы, безусловно, выглядим лучше. Иллюзия соответствия для нас становится важнее реальности. Даже отбывающие срок за убийство считают себя честнее, умнее, сострадательнее, чем большинство прочих заключённых (Sedikides et al., 2014). Невозможно найти подлеца, который бы считал себя подлецом. Мы любим говорить так, как принято, как одобрено культурой. И мыслим себя мы тоже в этих категориях.

Вспоминаю подругу – кроткую, маленькую юристку, которая иногда делилась со мной вестями с любовного фронта. То есть в действительности делилась часто, потому что событий было на удивление много. То не получилось заняться любовью с одним героем, так как у него не оказалось презерватива; то сорвалось занятие любовью с другим героем, потому что его настиг приступ мужского бессилия; то она буквально сбежала от другого, так как в решающий момент тот повёл себя неадекватно (больно укусил за плечо и начал мяукать, прося наказания) – и таких историй набралось буквально за полгода. Когда она снова делилась о новом парне и сетовала, что он оказался слишком робким после трёх свиданий, я посоветовал ей просто прямо пригласить его к себе. Реакция была мгновенной: "Я не такая! Думаешь, мне только это и нужно?!"

На фоне всех рассказанных историй, самоописание ничуть не шелохнулось. Всё рассказанное воспринималось ею же лишь набором случайных ситуаций, не содержащим ничего общего в своём основании, а потому можно было продолжать описывать себя с позиций культурных норм.

Ещё одна подруга рассказывала мне и друзьям, как на вчерашней вечеринке встретила интересного мужчину, который почти сразу предложил поехать к нему. Конечно же, как гордая девушка она дала ему от ворот поворот, потому что ей нужно только, "чтобы всё было серьёзно", и отношения на одну ночь неинтересны. Я слушал этот рассказ с улыбкой, так как она уже больше месяца рвалась приехать ко мне и даже рассказывала, что бы хотела, чтобы я с ней сделал. Но в её самоописании перед друзьями, безусловно, раскрывается и то, как она действительно себя воспринимала.

Или другой пример использования общепринятого культурного инструментария для самоописания: в обществе, называемом православным (то самое "так принято говорить"), индивид склонен и себя считать православным ("так принято думать"), хотя в действительности не знает краеугольных характеристик православия и не может назвать его отличий от католицизма, протестантизма или язычества (Смирнов, 2013, с. 45), то есть по факту, он может являться язычником ровно настолько же, насколько и православным (там же, с. 45; Адоньева, Олсон, 2016, с. 108, 284), просто определяет себя через православие, потому что "так принято", "так все говорят", т. е. доминирующее знание. Социология же сообщает, что реальных православных (а не мнимых, которые себя лишь таковыми считают) в России очень и очень мало (Андреева, 2008, с. 70).

Заполняя анкеты сайтов знакомств, большинство американцев указывает, что для них совершенно не принципиальна раса возможного партнёра (доминирующее знание – идеология толерантности), тогда как в действительности страницы афроамериканцев по популярности уступают страницам европеоидов (Rudder, 2014). Наша любовь с детства описывать себя в ключе культурных веяний приводит к тому, что в действительности мы знаем себя очень плохо: мы не знаем, что нам по-настоящему нравится, не знаем свои глубинные мотивы, не знаем, что нами движет и в каком направлении. Мы становимся загадкой для себя.

В юности я считал стереотипы о блондинках несуразицей, а потому был искренне уверен, что цвет женских волос не имеет для меня значения. Но однажды в гости пришла белокурая подруга и, порывшись в моих переписках на сайте знакомств, тревожно сообщила:

– Тебе нравятся брюнетки…

Сначала я рассмеялся, но, просмотрев несколько десятков собственных переписок, действительно понял: блондинок там почти нет. И даже сейчас, когда мне уже 36, могу ручаться – светловолосых женщин в моём богатом окружении немного. Стереотип стал тому виной или нет, но факт остаётся фактом: я заблуждался насчёт собственных предпочтений.