Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Однако на более высоком уровне абстрагирования и феодальные, и абсолютистские политические образования действовали в пределах параметров, заданных некапиталистическими отношениями собственности и соответствующей как внешней, так и внутренней логике (гео)политического накопления. Следовательно, структурное сходство между абсолютистской и феодальной Францией и в самом деле сильнее, чем между абсолютистской Францией и Францией конца XIX в. «Внеэкономическое принуждение – это момент, объединяющий фундаментальные классовые отношения при феодализме и правовые характеристики абсолютистского общества» [Beik. 1985. Р. 30; см. также: Henshall. 1996. Р. 36]. Однако абсолютизм нельзя поместить в рубрику феодализма или «феодального способа производства»; он не был ни специфической переходной комбинацией феодализма и капитализма, как считал Перри Андерсон, ни переходным обществом, подготовившим основу для нововременного государства [Giddens. 1985. Р. 98 passim]. Это была общественная формация suigeneris, характеризующаяся особым модусом правления и определенными донововременными и докапиталистическими внутренними и международными «законами движения». Абсолютистские «отношения эксплуатации» являются наиболее надежным инструментом объяснения этих законов.

Если говорить о развитии, принципы воспроизводства правящей элиты, целиком зависящей от благосостояния короля, привели к сохранению и воспроизводству схемы хищнической внешней политики, карательного налогообложения, государственных займов и продажи постов. Основанием внешней политики была не политика силы, а геополитическое накопление, то есть политика социальной силы, главными призами которой была территория и получение исключительного контроля над торговыми путями. Чрезмерная милитаризация и почти постоянные войны привели к цепочке финансовых кризисов и государственных банкротств. Кроме того, долгосрочная логика подобных стратегий политического накопления предполагала всю большее отчуждение государственной собственности постоянно растущим паразитарным классом чиновников, которые, будучи освобожденными от налогов, перекладывали почти все налоговое бремя на крестьянство, превращая при этом короля в должника корпорации чиновников. Именно это структурное противоречие привело к истощению финансовых возможностей и усилило классовые антагонизмы между крестьянством, классом чиновников и Короной. Избыточная эксплуатация крестьянской экономики посредством чрезмерного налогообложения застопорила возможности производительного реинвестирования и привела к истощению почв, что обусловило повторение докапиталистических эко-демографических кризисов вплоть до XVIII в. Инвестиции правящего класса в средства насилия закрыли возможность инвестиций в производство, что объясняет застой французского сельского хозяйства в сравнении с Англией и ее «сельскохозяйственной революцией». Именно потому, что экономическое развитие было сковано докапиталистическим режимом собственности, логика (гео)политического накопления в долгосрочной перспективе оказывалась экономически контрпродуктивной, социально конфликтной и в конечном счете саморазрушающейся [Gerstenberger. 1990. Р. 406–408]. Эти фундаментальные противоречия застопорили постепенные реформы и задали предел «модернизации» французского государства. В смысле возможностей развития абсолютизм оказался тупиком. В определенном смысле, война не создала государство, а скорее разрушила его.