Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

С одной стороны, франкская Европа вступила в важный период внутренней колонизации и широкомасштабного освоения земель. Расширение орошаемых территорий обычно коррелирует с наличием трудоемких аграрных экономик. Таков результат ограниченного давления, требующего инноваций в производительных технологиях, и потребности в более высокой продуктивности в докапиталистических, принудительных трудовых отношениях [Brenner. 1986. Р. 27–32]. Хотя в Европе начала тысячелетия бывали случайные инновации в аграрной технике – например, железный плуг, водяная мельница, улучшенные системы упряжи и севооборот, – они возникали не из систематического инвестирования в средства производства, а потому не породили самовоспроизводящегося цикла аграрной технологической революции. Сами по себе эти инновации не были способны удовлетворить запросы растущего населения. Чаще всего в результате инициатив сеньоров, стремящихся увеличить свои сельские территории, с которых они получали доходы, или же утвердиться в качестве независимых и наделенных землей представителей знатного класса, леса, болота, пустоши, заливные луга и даже озера и отдельные части моря (например, во Фландрии, где такие части осушали и окружали дамбами) уступали, освобождая место для пахотных земель. Этот период беспрецедентной по своему масштабу расчистки земель описывается Блохом как «наиболее значительное прибавление к общей культивируемой площади в этой стране [то есть во Франции] с доисторических времен» [Bloch 1966а] (см. также: [Fourquin. 1975]). Внутренняя колонизация изменила сельский ландшафт феодальной Европы, вступившей в цикл, в котором эти изменения стимулировались ростом населения.

С другой стороны, поскольку общая территория осваиваемых земель в пределах старой Франкской империи оставалась ограниченной, внутренняя колонизация дополнялась внешней колонизацией, завоеванием иных народов [Wickham. 1994. Р. 140]. Замыкание линий родословной в пользу самого старшего сына сразу же создало хроническую проблему обеспечения младших сыновей знати. Именно эти младшие сыновья, «юнцы», наиболее «естественно» стремились покинуть пределы семейных территорий^[69].

Компании молодых людей… сформировали клинок феодальной агрессии. Постоянно стремясь к приключениям, в которых можно было заработать «честь» и «награды», и желая по возможности «вернуться богатыми», они все время были в движении, разогреваемом военным задором. Именно в этой неустойчивой среде постоянно рождалось брожение, которое обеспечивало людской силой любые сколь угодно длительные экспедиции [Duby. 1977а. Р. 115].

Густо заселенные и обрабатываемые области между Луарой и Рейном особенно отличились в производстве избытков аристократии, искавшей независимые земельные ресурсы, необходимые для основания и поддержания династии: «Младшие сыновья и дочери выставлялись из родительской обители и лишались наследства: незамужних дочерей отдавали в монастыри, тогда как младшие сыновья вступали в Церковь, отправлялись на поиски приключений в свите какого-либо сеньора или же собирались в поход в Святую Землю» [Evergates. 1995. Р. 17]. Поэтому внешняя колонизация не была просто непосредственным результатом перенаселения, она опосредовалась и усиливалась исключительными схемами наследования, обусловленными изменениями в системе имущественных прав. Это позволяет нам описать усилившуюся «международную» циркуляцию рыцарей, рекрутировавшихся из числа младших сыновей.

Многих младших сыновей и вообще детей, естественно, отправляли в аббатства и монастыри, где они должны были принять целибат. Такова была судьба большинства дочерей благородного происхождения, которых не удалось выдать замуж в аристократические семьи. Однако серьезной ошибкой было бы отделение воспроизводства церковных сеньорий от общей логики их политической экономии. Заключение в монастырях не могло устранять груз перенаселенности неопределенно долгое время, поскольку семьи будущих монахов и монашек должны были приносить дары (обычно в форме земель) по случаю пострига своих отпрысков. Церковные сеньории не могли позволить себе содержать неопределенно большое число непроизводящих монахов и прелатов, не сталкиваясь рано или поздно с экономическими затруднениями^[70]. В самом деле, духовенство проявило явную заинтересованность в накоплении земельных пожертвований в удаленных местах, которые захватывались под папскими знаменами под предлогом распространения римского церковного обряда. Симптоматично то, что даже те страны, которые были христианизированы еще до начала нового тысячелетия – Ирландия и Англия, – но уклонялись от политической интеграции, экономической эксплуатации и контроля со стороны постгрегорианской Церкви, – оказались под прицелом того же самого колонизационного и завоевательного натиска, что и языческие страны.