Бежали мы, аргонавты, назад, на корабль, с краденым Золотым Руном и краденой царевной. Позади – крики, вопли, отсветы факелов… тут-то мы и сообразили, как здорово влипли.
Царь Эет всерьез вознамерился истребить нас всех и съесть, и кто мог бы его в том упрекнуть?
В порту нам, готовые к кровопролитию, преградили путь двое суровых юных воинов в роскошных одеждах, с дорогими мечами – братья Медеи. Мой Мелеагр, и Персей, и все прочие вместе с Ясоном кинулись в бой. Я биться уже не могла, получив одну из тех ран, что неизбежно ведут к медленной смерти, пока наш бесстрашный вождь обольщал очередную девицу.
С царевичами наши герои живо разделались, оставили их, окровавленных, на земле. Чтоб подготовить корабль к отходу, пришлось нам переступить через трупы, а там канаты так и замелькали в наших руках.
Руно на борт тащила я. Ну и жалко же оно выглядело… а уж как жутко воняло!
Медея застыла на пристани, кутаясь в шаль. Перед нею, на трапе «Арго», с протянутой рукой топтался Ясон. Так что она – с нами, или же нет?
– Мы должны взять с собой их тела, – наконец сказала Медея. – Отец – человек суеверный. Если мы разрубим тела на куски и разбросаем по морю, погоня задержится, пока до кусочка царевичей не соберет.
Как же мы все на нее уставились! В какой голове мог родиться столь изощренный, столь ужасающий замысел?
– Живее! – вскричал Ясон, втаскивая Медею на борт, а после велел подобрать тела и взять их с собой.
Грязная то была работенка – рубить трупы царевичей и по куску бросать в Эгейское море над прибрежными отмелями…
В своем предсказании Медея ничуть не ошиблась: слуги царя Колхиды вправду собрали наш страшный дар до кусочка, рискуя утонуть в погоне за теми, что отнесло волнами от берега.
Тем временем мы успели уйти туда, где нам уже ничто не грозило.
– Странные люди, – заметил после Ясон, не сводя глаз с царевны, пока та трудилась над моим животом, обкладывая аккуратно зашитую рану примочками, да такими пахучими, что от их испарений слезились глаза.
Пальцы Медеи были прохладны, взгляд деловит и совершенно спокоен. Похоже, смерть моя отодвинулась в будущее.
Медея с шести лет служила Гекате и научилась вовсе не только приготовлению мазей да снадобий. Она была жрицей, ведуньей, волшебницей – опасней любого на борту корабля.
Впрочем, Ясон видел перед собой только девицу, которой желал обладать.
Я же, пока Медея спасала меня от смерти, лежала на палубе, в облаке сладких запахов снадобий и собственной крови. Лежала, разглядывала из-под отяжелевших век царевну – гневную, могущественную, бессердечную ведьму – и думала: этой девчонке очень нужна подруга.
Не позволяй Мелеагру рассказывать историю о золотых яблоках, особенно когда выпьет.
Не ему об этой истории вспоминать.
История о яблоках принадлежит Гиппомену из Фив – Гиппомену Быстроногому, Гиппомену Многомудрому, превосходившему Мелеагра и юностью, и красотой.
Шестнадцати лет от роду я впервые сбежала из дому. Сбежала, чтоб присоединиться к великой Охоте на Калидонского вепря – чудовище, спущенное на людей злопамятной Артемидой. Тогда-то я в первый раз и отведала, каково это – быть героем: на Охоту сошлись толпы мужчин, и каждому до смерти хотелось застолбить за собой строку-другую в какой-нибудь эпической песни.
Толпы мужчин… и я.
Царь Калидонский, Эней, призвал героев спасти свое царство от неистовства вепря, вот только о том, что герои непременно должны быть мужчинами, упомянуть позабыл. Когда на Охоту, с луком и в коже, явилась я, многие так называемые искатели приключений наотрез отказались участвовать в ней вместе с женщиной. Списки собравшихся вел Мелеагр, сын Энея, – он и решил, что, допустив меня к общей игре, отмочит великолепную шутку.
Однако когда моя стрела настигла вепря первой, всем стало уже не до смеха. Да, в последнем бою с чудовищем сошлись целых четырнадцать человек, но первую кровь пролила я, и потому мне при дележе трофеев досталась шкура.
Мелеагр накрыл ею мои плечи и подмигнул мне. В ответ я задрала нос и сочла себя девицей достойной, строгого нрава, так как не позволила ему очаровать меня и в постель залучить (в то время меж нами до этого еще не дошло).
Разъяренный отец уволок меня домой, в Аркадию. А дома потребовал, чтоб я вышла замуж, как подобает царевне, или же посвятила свою невинность богам – что угодно, только не жизнь искательницы приключений, которую я едва-едва попробовала на вкус.
Исполненная самоуверенности, все еще чувствуя впитавшийся в волосы запах шкуры, только что снятой с убитого вепря, я ответила отцу так: выйду-де замуж за любого царевича, который сумеет превзойти меня в беге.
Таким проворством ног ни один из царевичей не обладал.
Выпроводила я восвояси – с позором, охромевшими к концу испытаний – не одну дюжину ухажеров, и только Гиппомен смог меня победить.
Подобно всем прочим мужчинам, Мелеагр, вспоминая об этой истории, излагает ее так: на бегу Гиппомен швырял мне под ноги золотые яблоки, а я, полагая себя непревзойденной бегуньей, позволила себе замешкаться, отвлечься на эти милые безделушки.