Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Порой юные дамы дразнили стражников, делая вид, будто стараются их обольстить. Странно, но эти девичьи дурачества Сокрушенную Небесами нимало не раздражали. В те дни, когда она еще звалась Разумней Отца Своего И Любого Другого, женщины, в чьих головах нет ничего, кроме румян, белил да сурьмы, внушали ей только презрение, теперь же она от души наслаждалась их смехом, их перешептываниями, их сердечными драмами, никогда не продолжавшимися более пары дней, и даже тем, как они изредка дуются. Они были исполнены жизни и страсти, и никто во всем свете не ждал, когда же планеты и звезды велят погубить их. Кроме них, у Сокрушенной Небесами не осталось никого, вот она и любила их такими, как есть.

Потому-то однажды, заметив, что они взволнованы, оживлены много сильнее обычного, Сокрушенная Небесами и спросила, что пробудило в них такой интерес. В ответ одна из служанок, ослепительной красоты юная девушка по имени Цветок Среди Братьев Своих, захлопав в ладоши, сказала:

– О госпожа, прошлым вечером мы ходили послушать Подношение От Ангелов. Он так чудесен! Ты тоже непременно должна послушать его.

– Да, просим, просим, идем с нами! – присоединились к ней остальные.

Сокрушенная Небесами улыбнулась их восхищению.

– А чем же именно славен этот Подношение От Ангелов? Кто он, певец? Или, может, поэт, слагающий любовные вирши?

– О нет, – отвечала Цветок.

Все прочие девушки рассмеялись, весьма позабавленные тем, что кто-либо на свете может не знать этого дивного человека, истинный дар Божий.

– Подношение От Ангелов – сказитель, – с изрядной гордостью пояснили они.

Сокрушенная Небесами смежила веки. Теперь-то она все вспомнила: да, ей ведь рассказывали, как после ее ухода несносный братец в пику своим министрам выбрал в спутники раба-сказочника. Придет час, и вариться ей вместе с этим рабом в роковом горшке, превращаясь в смертоносное кушанье…

– Да, его я бы, пожалуй, послушала, – сказала она. – Как вы думаете, сегодня вечером он выступать будет?

Девушки так и запрыгали от восторга.

– Да, да, – загомонили они, – он рассказывает дивные сказки каждую ночь. А перед этим слушатели пируют. Мы только принарядим тебя, и…

Но Сокрушенная подняла руку, призывая их к тишине.

– Думаю, сказки с меня будет довольно, – решила она. – В котором часу он начинает?

В Чертог Наивысшей Радости Сокрушенная Небесами вошла, едва гости осушили последний бокал вина, заев его последними финиками, покрытыми мармеладом из сока экзотических фруктов. Оделась она в просторное, сшитое из плотной ткани белое платье, так что с виду казалось, будто тела у нее нет вовсе – одна лишь голова, поддерживаемая на весу облаком. С тем же успехом она могла бы нарядиться в джутовый мешок длиною от головы до пят, с одной только дыркой для глаз, прикрытой вуалью, или, скажем, в платье из нитей света, источаемого устами звезд. Стоило ей переступить порог, Подношение От Ангелов вскинул голову, точно марионетка в руках невидимого кукловода. Увидев его, Сокрушенная покачнулась, подалась назад, и оба замерли без движения, глядя друг на друга во все глаза, словно стремясь навеки остановить течение времени.

Однако Бессмертный Змей ничего этого не заметил.

– Ну что же, – только и сказал он. – Все мы поужинали, все мы готовы. У тебя ведь, оборони нас Бог, не иссякли запасы сказок?

Подношение От Ангелов опустил взгляд.

– Нет, о великий владыка. Кладезь сказаний неисчерпаем, так как на свет каждый миг рождается столько сказок, что не перескажешь и за целую жизнь.

– Тогда, пожалуй, начнем.

– Слушаю и повинуюсь.

В тот вечер Подношение От Ангелов повел речь о царе-алхимике, обнаружившем, что может жить, сколько пожелает, но для этого ему необходимо пить кровь юных девушек. Недостатка в жертвах царь тот не испытывал, так как был он богат, могущественен, и бедняки сами охотно предлагали ему дочерей. Но при всем этом он был одинок и тосковал без царицы, которая правила бы страной с ним об руку. И вот однажды прослышал он о девушке, что прекраснее любой птицы, безупречнее утренних звезд, и послал за нею племянника.

– Передай ей, – велел царь, – смерти пусть не страшится: я не лишу ее жизни, нет. Мы с нею смешаем кровь и вместе будем пить молоко из самого рая.

Жил тот царь на острове, а потому царский племянник отправился за девушкой на дивной крутобокой ладье, движимой не ветрами, но пением: споет он морю песнь – и течения подхватят ладью, понесут куда надобно. Услышала девушка, что велел передать ей царь, и согласилась отправиться с царским племянником – ведь прежде она неизменно отказывала себе в любых радостях и влечениях, опасаясь, как бы горячка, или шальная стрела, или проголодавшийся хищник не лишили ее возможного счастья в будущем. Поплыли они назад, но, едва на горизонте показался берег, у самого борта вынырнул из глубин кит, отчего ладья покачнулась и оба, не устояв на ногах, рухнули друг на дружку. Все бы ничего, да только племянник в тот миг от неожиданности приоткрыл рот, и так уж вышло, что зубы его вонзились девушке в шею… одним словом, первым вкус ее крови изведал не дядюшка, а он.