Мифология. Фантастические истории о сотворении мира, деяниях богов и героев

Что же касается отношений между религией и мифологией, то следует признать, что римская мифология вообще была более религиозной по сравнению с мифологией греческой, а взаимосвязь римской мифологии с религиозными институтами государства была более прочной и более тесной, чем у греческой мифологии. Поэтому в римской мифологии больше выступают на первый план так называемые этиологические элементы, объясняющие причины появления религиозных обычаев, литургических моментов и т. д. Поэтому же мы сравнительно часто встречаемся на периферии римской мифологии с легендами, пригодными для непосредственного обоснования истинности религии. Приведем лишь один пример такой легенды.

Характерной чертой римской религии является то, что она рассматривает пренебрежение божественной волей, проявившейся в знамении, предзнаменовании, как piaculum — проступок, грех, требующий или примирения, умилостивления бога, или наказания. Предзнаменованием является прежде всего prodigium — какое-либо явное изменение, нарушение обычного хода вещей в природе, посредством которого боги неожиданно и без обращений к ним предупреждают человека о чем-либо. По этрусскому образцу прогнозы о будущем в строго установленной форме делали гаруспики по внутренностям жертвенных животных, а авгуры — по полету птиц, по обстоятельствам их появления, численности и по другим чертам поведения птиц. У пятого царя Рима, Тарквиния Приска, были все основания для того, чтобы относиться с приететом к «знамению» (prodigium). Ведь Тарквиний Приск, воспитанный в Этрурии сыном грека, изгнанного из Коринфа, обосновал свое право на римский трон ссылкой на чудесное знамение, а затем использовал «продигий» при назначении своего преемника. Когда он шел в Рим, то, по-видимому, орел схватил с его головы шапку и, пролетев с ней некоторое время по воздуху, возвратил ее на место. Позже, уже в царском доме, на голове одного мальчика, Сервия Туллия, появилось пламя, которое нельзя было погасить и которое ничего не уничтожило. Это был знак, что этот мальчик будет шестым римским царем. Ценить прорицания по полету птиц (augurium или auspicium), согласно легенде, научило Приска одно чудесное событие. К трем трибам римского народа, основанным создателем города Ромулом, а именно к трибам племен рамнов, тициев и луцеров, говорит Ливий, этот царь захотел присоединить еще несколько центурий. Но известный авгур того времени Атт Навий не считал возможным производить какое-либо изменение, не запросив птиц, ссылаясь на то, что Ромул создал трибы на основании ауспиций своего времени. Царь, не привыкший к возражениям, разгневался и высокомерно обратился к авгуру:

— Так вот, святой человек, узнай по полету птиц, может ли произойти то, что я задумал!

Аугуралии дали положительный ответ.

— А я задумал, — сказал победоносно царь, — чтобы ты разрезал точильный камень. Возьми же нож и соверши то, что твои птицы считают возможным совершить.

И авгур взял нож и разрезал точильный камень.

Но если мы будем иметь в виду только относительное своеобразие римской мифологии, или ее сдерживающее благоразумие, или же ее подчинение религии, то мы не отметим той черты, которая решительнее всего отделяет римскую мифологию от греческой. Сама религия, от которой римская мифология зависит в той же степени, что и от греческой мифологии, требует изучения ее своеобразной природы. Было бы грубой ошибкой полагать, что римская религия застыла в жестких рамках ритуала (ritus). Многочисленные примеры свидетельствуют о тесной и многосторонней связи ее с государственной жизнью. Так, когда в 390 году до н. э. галлы разрушили Вечный город, среди римского народа стали раздаваться голоса, что вместо трудного возрождения обгорелых развалин жителям следует переселиться в захваченные за несколько лет до этого Вейи. Один из величайших сынов Рима, М. Фурий Камилл, только что возвратившийся из изгнания, сначала защищал город от врага, а затем стал защищать его от неверности его собственных граждан. Историк Ливий, современник Августа, судивший о событиях под углом зрения собственного времени, подчеркивает, что Камилл убедил своих малодушных сограждан в необходимости сохранения города и его восстановления главным образом доводами религиозного характера.

Речь, которую вкладывает в уста Камилла Ливий, является одним из самых поучительных памятников истории римской религии.

— Для чего мы отвоевали этот город? — с горечью спрашивает спаситель города. — Для чего мы вырвали его из рук врага, если, только что заняв, оставим его? Пока победа была на стороне галлов, несмотря на то что враги заняли весь город, римские боги и римские граждане удерживали в своих руках Капитолий и укрепленную часть города и