Мифология языка Андрея Платонова

В мифологическом сознании любой концепт с абстрактным, отвлеченным содержанием представлен в качестве конкретночувственного представления. Но дело в том, что многие абстрактные концепты в общеязыковой системе все же имеют потенциал образного, овеществленного осмысления (ср. жизнь, музыка, совесть). Это их свойство и использует поэтическая (в широком смысле слова) речь; при этом не происходит «разрыва» контекстной семантики поэтизма с общеязыковым содержанием. Слова же общественно-политической лексики типа революция, социализм, коммунизм, обозначая абстрактные процессы, сущности, имея первоначально строгую, предметно-логическую по сути, терминированную референцию, не содержат в себе возможности овеществления. Стремление же героев А. Платонова «снять» неприемлемую для них абстрактность посредством ее овеществления приводит к полному несовпадению общеязыковых и наведенных в контексте смыслов.

Вот ряд примеров из «Чевенгура», где слово коммунизм сочетается с глаголами чувственного восприятия.

Коммунизм воспринимается органами зрения:

– … Куда ж коммунизм пропал, я же сам видел его. мы для него место опорожнили… (с. 461).

Но коммунизма в Чевенгуре не было наружи, он, наверное, скрылся в людях – Дванов нигде его не видел…[22] (с. 471).

Коммунизм воспринимается органами слуха:

Теперь скоро сюда надвинутся массы, – тихо подумал Чепурный.

– Вот-вот и зашумит Чевенгур коммунизмом (с. 452).

Коммунизм может быть воспринят и «на вкус»:

… коммунизм должен быть едок, малость отравы – это для вкуса хорошо (с. 380).

Коммунизм воспринимается не только внешними органами, но и внутренним ощущением:

Копенкин погружался в Чевенгур, как в сон, чувствуя его тихий коммунизм теплым покоем по всему телу (с. 451).

В этом случае конкретизация семантики коммунизм поддержана употреблением эпитета тихий, предполагающего характеристику физического явления.

[Копенкин]… устал от постоя в этом городе, не чувствуя в нем коммунизма (с 401)

Чепурный… чутко ощущал волнение близкого коммунизма (с. 403).

Абстрактная «идея» (в смысле эйдоса Платона) переосмысляется как данность конкретно-вещественная, воспринимаемая органами чувств. Мифологическое сознание помещает чуждую ему социально-политическую сущность в привычный мир природы, обжитой окружающей среды. Постоянная направленность познавательной активности героя – опредметить любое понятие, чтобы освоить его, приобщить своему сознанию, «вписать» в картину мира. Характерна реакция Копенкина на «нормальное» абстрактное понимание концепта «коммунизм»: Они думают – коммунизм это ум и польза, а тела в нем нету… (с. 369). В ценностной ориентации героя подобное «невещественное» восприятие идеи оценивается как чуждое ему, как негативное. Такое же неприятие абстракции демонстрирует герой «Сокровенного человека» Фома Пухов:

– Это вы очковтиратели, товарищ комиссар!

– Почему? […]

– Потому что вы делаете не вещь, а отношение! – говорил Пухов, смутно припоминая плакаты, где говорилось, что капитал не вещь, а отношение' отношение же Пухов понимал как ничто[23] (с. 53).

Аналогично ведет себя в речи героев романа концепт социализм:

[Игнатий Мошонков]… он окончательно увидел социализм. Это голубое, немного влажное небо, питающееся дыханием кормовых трав (с. 293).

Гпяди, чтоб к лету социализм из травы виднелся… (с. 292).

Пока что он [Копенкин] не заметил в Чевенгуре явного и очевидного социализма… (с. 368).

То же – о революции:

Чепурный… в будущее шел с темным, ожидающим сердцем, лишь ошущая края революции и тем не сбиваясь со своего хода (с. 411).

Или в «Котловане»:

… он не знал, для чего ему жить иначе – еще вором станешь или тронешь революцию… (с. 141).