Мифы и легенды кельтов

Однажды мужчины затравили дикого белого кабана и тщетно гнались за ним, пока он не привел их к огромному и высокому замку, на место, где они никогда раньше не видели зданий. Кабан вбежал внутрь, собаки последовали за ним, и Придери, вопреки совету Манавиддана, который почувствовал, что творится волшебство, вошел в замок с намерением вернуть гончих.

Он обнаружил в центре двора мраморный фонтан, рядом с которым на мраморной плите стояла золотая чаша, и, пораженный богатой отделкой, взял ее, чтобы рассмотреть, но не смог ни отдернуть руку, ни издать какой-либо звук, так мужчина и остался стоять у фонтана, ошеломленный и онемевший.

Манавиддан вернулся в Нарберт и рассказал эту историю Рианнон. «Плохим ты оказался товарищем, – упрекнула его та, – и потерял хорошего друга».

На следующий день она сама отправилась осматривать замок и нашла Придери у фонтана, немого, с чашей в руке. Рианнон тоже взялась за чашу, и та же участь постигла и ее. Сразу же после этого раздался раскат грома, и опустился густой туман, а когда он рассеялся, замок исчез вместе со всем, что в нем находилось, включая двух заколдованных странников.

Затем Манавиддан вернулся в Нарберт, где теперь оставалась только Киква, жена Придери. Узнав, что их осталось двое, она так опечалилась, что ей стало все равно, жить дальше или умереть. Когда Манавиддан увидел это, то сказал: «Ты неправа, если из-за страха передо мной так горюешь. Я заявляю тебе, что, даже на заре юности, я сохранил бы свою верность Придери, и тебя я не тронул бы». «Небеса вознаградят тебя, – произнесла женщина, – я надеялась, что ты так и поступишь». Киква обрадовалась и приободрилась.

Затем они снова попытались прокормить себя обувным делом в Ллойгире, но та же враждебность местного населения вынудила их вернуться в Дивед. Однако на этот раз Манавиддан взял с собой много пшеницы, посеял ее и подготовил три поля для сбора урожая. Спустя время он взглянул на одно из них и сказал: «Завтра я пожну пшеницу». На следующий день мужчина поднялся на рассвете, но не нашел ничего, кроме голой соломы – все колосья кто-то срезал и унес прочь.

Назавтра то же самое повторилось и со вторым участком. Ночью Манавиддан вооружился и встал в караул, чтобы наблюдать за третьим полем и выяснить, кто его грабит. В полночь он бодрствовал и услышал страшный шум: огромное полчище мышей ворвалось в его владения, они отгрызли колосья и унесли их с собой. Мужчина в гневе погнался за ними, но грызуны бежали гораздо быстрее, чем он, – все, кроме одного мышонка, которого с трудом удалось догнать. Манавиддан завернул его в свою перчатку, отнес домой в Нарберт и рассказал Кикве, что случилось. «Завтра, – сказал он, – я повешу пойманного мной грабителя». Но женщина заметила, что мстить мыши – ниже человеческого достоинства.

На следующий день он поднялся на курган и установил две раздвоенные палки для виселицы на самой высокой части холма. Пока он делал это, к нему подошел бедный ученый – первый пришлый человек, с тех пор, как их заколдовали.

Узнав, что задумал местный житель, ученый стал умолял отпустить мышь: «Не подобает человеку твоего ранга прикасаться к такой жалкой твари». «Клянусь небом, я этого так не оставлю», – отрезал Манавиддан, хотя гость даже предложил ему фунт серебра, чтобы он отпустил животное. «Как пожелаешь, – сказал ученый, – просто я еще не видел, чтобы такой высокопоставленный человек прикасался к ничтожному существу», – и пошел своей дорогой.

Когда Манавиддан устанавливал поперечину, к нему подъехал священник верхом на лошади в сбруе, и завел тот же разговор. Он предложил три фунта за жизнь мыши, но мужчина отказался отпустить ее. «Делай как знаешь», – молвил путник и тоже отправился восвояси.

Тогда Манавиддан накинул петлю на шею мыши и уже собирался затянуть ее, когда увидел приближающегося к нему епископа с большой свитой. Тогда он решил попросить благословения. «Да пребудет с тобой благословение Небес, – сказал епископ. – Что ты делаешь?» «Вешаю вора», – ответил Манавиддан. Епископ предложил семь фунтов, только бы не видеть, как разумный и образованный человек мстит дрожащей твари.