Мифы и мины для подрыва Российской государственности

Свой немалый «вклад» внес в этот скорбный мартиролог и глава НКВД Н.И. Ежов, запустивший смертоносный конвейер на полную мощность из личных карьерных устремлений и не желавший остановиться даже, когда его уже сняли с поста наркома внутренних дел. Руководя короткое время Наркоматом водного хозяйства, накануне ареста он все еще продолжал слать Сталину петиции о своей верноподданности и о контрреволюционных происках врагов народа.

Вот кто истинные «творцы сталинских репрессий»! Гражданская жена старшего сына Хрущева – Леонида, Роза Трейвос, племянница расстрелянного первого секретаря Калужского обкома Григория Ракитова (Герша Рабиновича), пробившись в 60-е годы на прием к Хрущеву, пока ее не оттащила охрана, успела сказать Никите следующее: «Это вы, а не Сталин виноваты в том, что моего дядю расстреляли, а я сама попала в лагерь. Это вы, а не Сталин виноваты в репрессиях!» Сущая правда!

Необходимо отметить, что количество репрессированных в немалой степени росло и за счет того, что угодившие под арест граждане, в основном такие же партократы, как Эйхе, Косиор и им подобные, в наивной надежде облегчить свою участь шли на ложные оговоры друзей и коллег, честных партийцев.

Генерал армии А.В. Горбатов, попавший в жернова репрессий, выйдя из лагеря, вспоминал: «Моим соседом по нарам в Колымском лагере был один крупный работник железнодорожного транспорта, даже хвалившийся тем, что оклеветал более трехсот человек». Вдова маршала Катукова рассказывала, что ее сокамерница, возвращаясь с допросов, буднично говорила: «Сегодня я посадила еще семнадцать человек».

«Родная мать» всего российского диссидентства, вдова академика Сахарова Елена Георгиевна Боннэр много говорила о несчастной судьбе своего отца, вернее отчима, Геворка Саркисовича Алиханяна, ответственного сотрудника исполкома Коминтерна, «безвинно» расстрелянного в феврале 1938 года. Во время недолгого владычества на Лубянке в качестве председателя КГБ недоброй памяти Вадима Бакатина Боннэр захотела ознакомиться с делом своего отца. Стелившийся перед ней Бакатин для этих целей даже освободил ей свой кабинет. Елена Георгиевна прочитала дело «от корки до корки», аккуратно расписалась в листке ознакомившихся с делом и покинула здание КГБ, ни слова не сказав никому, даже ожидавшему ее Бакатину. Может быть, она увидела, сколько человек оклеветал ее отчим, может быть, вспомнила, что на фронте она была все-таки лейтенантом медицинской службы, и память об офицерских погонах шевельнула в ней какое-то представление о чести. Как знать, но больше она нигде и никогда не упоминала о своем «безвинно» пострадавшем отце.

Еще печальней оказалась участь сына первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Акмаля Икрамова – писателя и сценариста Камиля Икрамова. Он тоже уговорил руководство КГБ показать ему дело на своего отца, как он считал, невинно расстрелянного в 1938 году. Камиля предупредили, что в деле может содержаться информация, которая может нанести ему моральную травму, но он не отказался от своего намерения. Увидев в материалах дела, что его отец оговорил несколько десятков человек, Камиль Икрамов слег с сильнейшим нервным стрессом, который, не исключено, ускорил течение его онкологической болезни, и вскоре, в 1989 году, он умер.

Маршал К.К. Рокоссовский, не оговоривший никого из своих коллег, после освобождения из заключения был приглашен в Кремль к Сталину, и на вопрос вождя: «Вас там били?» честно ответил: «Били». «Как еще много у нас людей, живущих по принципу – чего изволите?», – грустно заметил Сталин. Уважение к Рокоссовскому он пронес через всю свою жизнь, как, впрочем, и Константин Константинович – к Сталину. Когда Хрущев предложил ему написать клеветническую статью о Сталине, Рокоссовский ответил: «Товарищ Сталин для меня святой!», и не далее, как на следующий день, прославленный боевой маршал был в одночасье уволен с поста заместителя министра обороны.