Мифы о Хельвиге

Откровение

Если б открылось скрытое,

было бы проще. Разоблачение льстит
и придает сил, которые не помешают,
даже если ты согласился с порядком вещей
и принял жизнь как приятную очевидность.

А здесь ничего не изменилось:

просыпаешься с легкостью, слышишь
лягушачий лепет озер, шорох грозы,
обошедшей дом стороной, и ощущаешь
присутствие женщины, словно она
склонялась над тобой секунду назад.

Запах волос, пристальность взгляда,

печальный уют, который она сумела
вдохнуть в стук бамбуковых погремушек
и проржавевшее лезвие перочинного ножика,
обескураживают, и ты опускаешь руки.

Сейчас каждому понятно,

что бог – это женщина.
Ты не мог ошибиться, это формы ее тепла.

В этом чувстве есть известная обреченность:

история мира стала чудовищной басней,
князь Вселенной развенчан,
но пробужденье было настолько сладким,
что солнце предательства
обретает радужный спектр.

Созерцающий внутренний свод

видит только себя.

Младенцы

Младенцы в материнской утробе

с безжалостными лицами китайских
правителей глядят друг на друга,
перебирая четки грядущей войны.
Щурясь в отблесках северного сияния,
они спят, не обращая внимания
на крики иноземных проводников,
рычание сторожевых собак.
Мы создаем их на радость себе,
зная, что приумножаем скорбь:
на случай, если силы иссякнут
или наша дорога зайдет в тупик.
Близнецы внушают ужас одним народам,
но обоготворены другими.
Мы больше не знаем, кто есть мы,
поэтому просто идем на свет
по земле, лишенной ступеней.
Два болотных шара в твоем животе
трутся нагревающимися боками,
чтоб однажды, исполнившись превосходства,
вырваться из воды в настоящую бездну,
пытаясь разом заглотить весь ее воздух,
даже не пробуя его на вкус.

Новорожденный

Светла колыбель очага ночного, младенческая душа.

Великому роду дана основа. Теплится, чуть дыша.

Герои склонились над ним гурьбою, пленники нежных чар.

Ветер стучит ледяной крупою, клубится морозный пар.

Шепот змеиный сквозит в поленьях под грубою берестой.

Родитель счастливый, ты на коленях десять ночей простой.

Ребенок играет с сухой золою, пьет молоко огня.

К печке чугунной, как к аналою, прильнула его родня.

Вглядитесь в него, дорогие гости, какой у меня сынок:

сильнее и ярче, чем на погосте блуждающий огонек.

Кафтаны вывернуты наизнанку, лежанки скрипят овсом.

Отцу святому мы спозаранку в церковь его снесем.

Лицо отразится в бадье с водою, чужой незнакомый лик.

Крестик с цепочкою золотою осветит весь мир на миг.

Батюшка чадо возьмет упрямо, расскажет молитву вслух,

когда на маковке белого храма красный вспыхнет петух.