Мифы о Хельвиге

«Приносили в горницу дары…»

Приносили в горницу дары:

Туеса березовой коры,
Молоко тяжелое, как камень.
Я смотрел на ясное крыло,
Говорил – становится светло.
Голову поддерживал руками.

Мама в белой шали кружевной

Пела и склонялась надо мной.

«Мама шаль тянула по траве…»

Мама шаль тянула по траве,

до неба глядела и уснула,
королевне северной во Литве
называла имя страшное – Улла.
Королевна шла по глухим углам,
высоко у стен тяжелых вставала.
И меня к своим водяным губам,
словно круглый камешек, прижимала.

Хельвиг-ребенок

Ты кормил медвежонка на краю капустного поля,

и вокруг простирались распаханные поля.
И туман стелился по пашне до водопоя
полусонным, усталым войском.
На душе было скользко от беспричинных обид.
На рассвете в прохладных палатах скрипели доски,
когда ты воровал сахар из царевой казны.
И теперь, когда приходит время войны,
этот кедровый пол, как прежде, скрипит
в сердце – оно всегда остается с тобою.
Добрый зверь и ужасный друг, это все, что таким,
как ты, нужно в детстве. И птичьи хлопоты нянек
плещутся словно крахмальный, летучий дым
над сбитыми в кучу подушками и простынями
первой смерти.
Неяркий рассвет сиротства
освещает ступени прилежнее, чем слуга,
и все стены полны разбегающимися тенями;
разверзаются хляби бескрайнего потолка…
Ты плачешь, чтобы не видеть свое превосходство.
Не стучишься в дверь, а толкаешь ее слегка.
И десницей мгновенно стала твоя рука
с куском сахара…

Капище

В один из пасмурных дней тебя за руку возьмут.

Между круглых камней по полю поведут.

В гуле голых стволов будут гнуться леса.

В поле мертвых голов омертвеют глаза.

Ты в небо волком завыл – и на три года ослеп,

но солнце остановил, чтобы вырастить хлеб.

Не вымолвить языком все, что придет на язык:

как гнева твердеющий ком, слагался в господа лик.

И сонмы круглых могил, что скатились с холмов,

стали прахом черных светил и нездешних псалмов.

Когда станут ножи холодней, жатвы первым трудом

между круглых камней мы кругами пойдем.