Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Поэтому в общественном сознании лженаучные теории редко бытуют в чистом виде, они используются как «строительный материал» более широких, мировоззренченских учений. Например, устаревшая биологическая идея телегонии используется как аргумент в пользу целомудрия сторонниками различных консервативных политических и религиозных идеологий, а физический термин торсионное поле — в секуляризованных эзотерических моделях мироздания.

Лженаука становится формой мифотворчества. Вслед за Н. Шестовым мы трактуем социальное мифотворчество как процесс производства, трансляции, восприятия и воспроизведения мифов[168]. Миф выступает как специфическая внерациональная форма знания, которое может усваиваться реципиентом до того, как его способность к рациональному критическому познанию будет сформирована, и включаться в структуру его повседневного мира. Убедительность мифа базируется не на аргументах, а на силе авторитета или эмоций.

Вырванные из контекста обрывки отвергнутых наукой концепций оказываются востребованными тогда, когда они позволяют на индивидуальном уровне ответить на философские вопросы об истоках жизни, и цели общественного развития и т. п. Важно отметить, что лженаучное мифотворчество сопряжено с процессом мифологизации науки — для обывателя лженаучная доктрина — это научная теория. Разница видна только с другой «точки наблюдения». Мифические «британские ученые», исследующие в засекреченных ангарах обломки НЛО, создающие чудо — оружие и чудо — лекарства с точки зрения масскульта отличаются от своих, настоящих ученых, тем что в их ученость достовернее. Известно, что для масскульта медийность является признаком реальности: то, что отсутствует на мониторах, не существует. Так лженаучное мифотворчество запускает процесс мифологизации самой науки.

Отметим, что в социальных сетях идентификация научного знания для неинкорпорированного в сферу науки индивида — сложная задача. Сообщения электронной коммуникации как особый жанр синтезируют устную и письменную речь, благодаря чему они отражают неформальное знание, недоступное при анализе официальных текстов традиционных жанров. Таким образом, социальные сети, в которых контент создают сами пользователи, выступают современной средой бытования обыденного, неформального знания.

Обыденное знание (ordinary knowledge) в эпистемологии является довольно маргинальной проблемой, разработке которой посвящено сравнительно небольшое число исследований. Одной из ключевых работ является коллективная монография «Epistemology of Ordinary Knowledge» под редакцией М. Л. Бианка и П. Пиккари (2015)[169]. В этом труде М. Л. Бианка обосновывает концепцию, в соответствии с которой обычное знание — это форма знания, которая не только позволяет эпистемически получить доступ к миру, но также включает разработку его моделей с различной степенью достоверности[170]. Особенность этой формы заключается в том, что обычное знание может быть надежным, несмотря на то, что не обладает строгостью научного знания. Надежность обыденного знания задается его полигностической структурой, включающей различные виды знаний. К ним относятся: а) перцептивное/феноменальное знание; б) самопознание собственных психических состояний, содержаний и процессов; в) знание самого себя и становление понятия «Я»; г) знание других «Я»; д) косвенное и неперспективное знание мира. У каждого из этих видов знания есть свои особенности формирования, собственная релевантность и степень надежности.

Социальное измерение последних рассматривает М. К. Аморетти[171]. Она опирается на концепцию триангуляции Д. Дэвидсона, в которой разумное существо, чтобы иметь какие — либо понятия или убеждения, должно «триангулировать» объекты и события во внешнем мире с другими существами, достаточно похожими на него. Триангуляция как простейший вид социального взаимодействия объединяет эмпирическое содержание и понятие объективности. Преодолевая недостатки идеи Дэвидсона, Аморетти показывает, что совместное внимание — это полностью социально — интерсубъективной триадический процесс, не требующий высказываний в языке, но формирующий общность идей и концепций.