Мифы о русалках

Он наблюдал, как она возвращалась к доске, наблюдал, как двигалась ее рука, когда она писала названия городов; ее маленькая белая кисть высовывалась из рукава и снова там пряталась, а волосы ее были такими же бесцветными и хрупкими, как слой наледи).

Свой первый рассказ она пишет в начале весны, когда зелень снова заползает на камни, откуда лед соскоблил ее зимой, а по школьному двору разгуливают скопы.

Она пишет его, приходя на развалины старинной каменной стены, где уединяется высоко над водой и компанию ей составляют лишь призраки жителей древнеримского поселения, которые в давние времена, глядя на океан, видели змеев в брызгах прибоя.

(Это такое облегчение — уйти подальше от вечно нервных мальчиков, от их мелких стычек и вспышек дурного настроения.)

Она отдаст его Мэтью: лист бумаги окажется в учебнике, и чуть позже он обнаружит его там, перелистнув страницу к началу урока, он нахмурится и по привычке в изумлении схватится за левый отворот курточки.

(В это время она уже хочет его, потому что он всегда очень спокоен; потому что он со скорбью смотрит на мертвые создания; она хочет его, потому что у него темные волосы, блестящие, как волосы утопленника.)

Две недели Мэтью ждал, что услышит от нее хоть слово, но она молчала. Она, как ни в чем ни бывало, давала уроки, проводила субботы в классе за чтением, а по воскресеньям гуляла по ведущей к морю тропе, иногда останавливалась, повернувшись в профиль к морю, как если бы смотрела назад. Но на таком расстоянии Мэтью, глядевший на нее из школьного окна, не мог быть ни в чем уверен.

На следующей неделе в субботу он задержался после молитвы, чтобы застать ее одну.

(Он не счел нужным сообщать директору школы про рассказ. То был рассказ из разряда произведений, которые снова и снова перечитываешь по ночам, притворяясь, что занят уроками, и бросая взгляды во тьму окна за пределами горящей свечи, как будто взгляд твой может проникнуть сквозь мрак до самого моря.)

Она изучала атлас.

— Присаживайся, если хочешь, — сказала она.

Голос ее отдавал металлом, как ржавый колокол, и она не подняла глаз, чтобы поприветствовать его, и не произнесла ни одного ободряющего слова.

Он подумал, какая она все-таки странная, как мало она знает об обычаях и нравах этой школы.

Но тем не менее сел рядом.

— Я нашел вот это, — сказал он и раскрыл книгу на странице, где был вложен листок с рассказом.

Она посмотрела на рассказ; потом перевернула страницу, и листок исчез.

— Зачем вы мне это дали?

— Я не люблю тебя, — произнесла она. — Ты не должен об этом думать. От этого ты можешь сойти с ума.

Верхняя пуговка на ее воротнике была расстегнута, как будто ей не хватало воздуха; он разглядел полоску тени за краем ее платья.

— Что ты думаешь об этой истории?

Да, он думал об этом.

(Дважды он рисовал эту сцену в своей тетради, но потом сжигал рисунки. Такие вещи не стоит оставлять на виду у других.)

— Это больше похоже на правду, чем другие истории, которые нам рассказывают, — наконец произнес он.

Она приподняла бровь и перевернула еще одну страницу.

— И мне стало жаль ее, потерявшую всё в поисках любви, — снова сказал он.

На мгновение она вскинула на него удивленные глаза. Глаза у нее были цвета зеленого стекла.

Атлас был раскрыт на странице с картой Вест-Индии и прилегающих морей. Среди вздымавшихся волн кто-то нарисовал разбитый бурей корабль. Сирены окружили моряков, тонущих в темной воде. На свободном крае картинки виднелась подпись на латыни: Abyssus Abyssum Invocat.

Он с шумом втянул в себя воздух.

Она погрустнела, а он не понимал, что он сделал не так.

— Глубина зовет глубину, — сказала она.

Ее перевод не отличался точностью — Миллард и другие мальчики назвали бы ее глупой или романтичной, услышь они ее толкование, они бы сказали, что потому-то она преподает географию, а не латынь.

Русалки заманивают моряков гибнущего корабля. Иллюстрация Луизы Энн Сент.

Рейксмузеум, Амстердам

Но волосы ее были цвета пены морской, и профиль ее вырисовывался в лучах угасающего света дня, и слова ее звучали как молитва, поэтому он только кивнул в ответ.

Если бы он протянул к ней руку и двумя пальцами держал бы ее манжету, кто мог бы это увидеть? И если бы они просидели вдвоем до темноты, кто мог бы об этом рассказать?

КОРАБЛЬ

Однажды русалка влюбилась в статую, которая украшала нос корабля и откололась в шторм; русалка оттолкнула тела погибших и поплыла, удерживая статую в своих руках.

Волосы у статуи струились по плечам, как у самой русалки, и руки точно так же были сжаты в кулаки, и на лице, так походившем на лицо русалки, застыло выражение торжества, а из-под края одежды выглядывали две вытянутые ступни, одна поверх другой, как у распятого Христа.

«В каждом земном создании, — подумала русалка, — таится дух и ждет освобождения», — и она поцеловала деревянные губы.

Она отдала свой голос ведьме в пещере; а ведьма протянула ей нож и сказала: «Вот и прекрасно».