Есть у автора и меткие замечания о революциях вообще: «В своем полном развитии все великие революции, похоже, проходят три типические фазы. Первая из них – короткая – отмечена радостью освобождения от тирании старого режима и большими ожиданиями реформ, которые обещает каждая революция». Но потом: «в человеке начинает просыпаться зверь». И в результате: «Революционное правительство, на этой стадии, является грубым, тираничным, кровожадным».
К сожалению, «в конце пути» профессор Сорокин пришел к каким-то весьма странным выводам. С удивлением читаем в его списке «великих альтруистов», наряду с Буддой и даже Иисусом Христом, довольно сомнительное имя Вениамина Франклина и вовсе уж неуместное Симоны Вейль, которая своей пропагандой абортов сделала Франции, как констатировали французские патриоты, больше вреда, чем две мировые войны.
Злонравия достойные плоды
Тягостное чувство оставляют воспоминания князя В. Оболенского[327]
«Моя жизнь. Мои современники», изданная (зачем?) в Париже, в 1988 году, в солженицынской серии «Наше недавнее». Аристократ, осыпанный привилегиями и потому вдвойне обязанный верностью трону, автор всю жизнь тупо фрондировал, расшатывая порядок в России; и даже оказавшись у разбитого корыта, в эмиграции, – ничего не понял и ни в чем не раскаялся! Впрочем, он был крупный масон… Депутат от социал-демократов в 1-й Государственной Думе, он состоял одно время в той же группировке, что и Ленин, с которым был хорошо знаком (хотя его и не любил).Суть своих взглядов он сам резюмирует в словах: «По своему душевному настроению я никогда не был монархистом». Его активность в Думе, в сем «собрании праздных болтунов» (как ее правильно характеризовали тогдашние правые) было не только бессмысленной, но и просто вредной. «Ведь ото всей моей политической деятельности и общественной работы не осталось почти никаких следов» – вздыхает он. Кабы так! Увы, он и его сообщники внесли свой существенный вклад в гибель России…Ту же линию он вел и в Белом движении, которое вроде бы и поддерживал, но которое жестоко и несправедливо критикует: он, например, уговаривал Врангеля помириться с большевиками (!). Тоже можно сказать и об его работе в Земгоре в годы мировой войны. Он считает, что сделал массу пользы и восхваляет достижения «общественных организаций» в укреплении фронта. Но, если даже они приносили пользу практически, – идеологически, пропагандируя левые, антиправительственные взгляды, они этот фронт куда более эффективно разлагали! Ибо их мечтой и их целью было приблизить революцию… что же, и приблизили!
Оболенский отмечает, что писал, не имея под рукою документов и справочников. Все же, ошибки его мало извинительны. Он утверждает, что А. К. Толстой умер от туберкулеза. В действительности, тот страдал не чахоткой, а эмфиземой, расширением легких: болезнь вовсе иная, и в частности не заразительная. В другом месте он упоминает «московского вице-губернатора Л. А. Баратынского (сына поэта)! Поэта звали Евгений Абрамович; так что это не мог быть его сын, а был, вероятно, брат, Лев Абрамович. Даже фамилию мачехи своей матери он ухитрился перепутать: «Пушкин», – пишет он, – «сообщил какому-то приятелю: "Вчера слушал чудесное пение длинноносой девицы Акуловой"». Пушкин это сказал в письме к жене, а не к приятелю; и звали сию девицу Елизавета Алексеевна Окулова, а не Акулова! Какая же польза читателю от столь неточных сведений?
Удивляют ошибки князя во французском языке, например, par exellence вместо par excellence.
Смешно, когда мемуарист хнычет о жестокостях и несправедливостях царского правительства! Нам бы такие жестокости и несправедливости… На беду, мы повидали совсем иные, покрепче. А то… Ну лишили его права избираться впредь в Думу, после того, как он подписал выборгское воззвание с призывом к народу не платить налогов и не служить в армии. Так разве не заслужил?!
Стыдно читать повторяемые им заведомо ложные сплетни о царице и злые, ядовитые насмешки по адресу царя Николая II.
Сам-то будирующий аристократ успел вовремя смыться за границу; а каково пришлось тем, кто не сумел, и кому пришлось расхлебывать заваренную им и его друзьями кашу?! Им оно колом вышло…
Реквием царю