Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Что за чушь! Шульгина звали Димитрий Иванович. Читатель может навести справку по книге Л. Черейского[528] «Пушкин и его окружение» или по книге Д. Благого «Творческий путь Пушкина». Или уж эти два видные пушкиниста путают, а г-н Эткинд знает лучше? Странно предположить, что литературовед Эткинд их труды не читал!

Ау, Ефим Григорьевич! Откуда вы взяли эту ерунду? Сообщите нам, очень просим!

Но не сам факт меня удивляет. Кто не ошибается… А вот что: этот же фрагмент был уже опубликован, в 1978 году, в «Новом Журнале» номер 129, в качестве отрывка из готовящегося романа «Два памятника». И я тогда уже указал автору на его промах: указал в печати, в двух местах, – в «Обзоре зарубежной печати» в мюнхенском журнале «Голос Зарубежья» номер 9 и в отдельной статье «Дело об "Андрее Шенье"» в австралийской газете «Единение» номер 1326. Да еще, для верности, и послал копии г-ну Эткинду.

Впрочем, Р. Б. Гуль, редактор «Нового Журнала», человек серьезный и культурный, видимо и сам заметил ненадежность эрудиции сочинителя, и впредь его больше у себя не печатал.

И вот, выпуская в свет свой опус в обновленном виде, в форме книжки, через 10 лет, Е. Г. Эткинд не потрудился ошибку исправить! Эго уж не просто небрежность, а недобросовестность. И такая, которая заставляет нас сильно сомневаться в точности подробностей, которые он нам предлагает сейчас о Грибоедове, Полежаеве, Некрасове, и других еще писателях, и исторических лицах, об их действиях, а уж тем более об их мыслях и чувствах.

Пушкин, в посвященном ему здесь рассказе, изображен ярым революционером и убежденным приверженцем декабристов. На деле же, стихотворение «Андрей Шенье», о коем тут речь, направлено против якобинцев, и о них поэт бросает убийственные строки:

Мы свергнули царей…
Убийцу с палачами
Избрали мы в цари!
О ужас, о позор…

О декабристах же зрелый Пушкин этих лет отозвался так: «Что же тут общего с несчастным бунтом 14 декабря, уничтоженным тремя выстрелами картечи и взятием под стражу всех заговорщиков?» (Эткинд данную фразу опускает, хотя in extenso[529] цитирует все остальные объяснения Пушкина по поводу стихотворения). Не буду разбирать ложности приводимых в рассказе интерпретаций: я это подробно сделал уже в вышеназванной статье в «Единении».

Не хочу останавливаться и на рассеянных в изобилии по «Стихам и людям» противоречиях, неточностях и передержках. Коснусь лучше своеобразных мировоззрения и жизненной философии бывшего советского профессора, явно не избавившегося от прежних своих марксистских и большевицких предрассудков.

Коснусь лучше его мировоззрения, жизненной философии. В рассказе «Кленовый лист» повествуется о декабристе князе Е. Оболенском, который в беседах с Рылеевым «ставил сложный вопрос»:

«Имеем ли мы право, как частные люди, представляющие едва заметную единицу в огромном большинстве, составляющем наше отечество, предпринимать государственный переворот и свой образ воззрения налагать почти насильственно на тех, которые, может быть, довольствуясь настоящим, не ищут лучшего, если же ищут и стремятся к лучшему, то ищут и стремятся к нему путем исторического развития?»

И Эткинд парирует, явно выражая свое мнение: «Жан-Жак Руссо, за несколько десятилетий до Оболенского предвидел подобный вопрос: "Если человек не хочет свободы", – отвечал на него Руссо – "его следует принудить быть свободным под страхом смертной казни"». Да, вот нас большевики и принудили. И мы теперь знаем, что вышло…

Далее, о том же лице, следующее: «На площади Оболенский не предавался ни сомнениям, ни колебаниям. Он был организующим центром восстания. Увидев, что граф Милорадович подъехал к солдатам и ведет с ними разговор, пытаясь убедить их сложить оружие, Оболенский подошел к нему и сказал:

– Ваше сиятельство, извольте отъехать и оставить в покое солдат, которые делают свою обязанность.

Когда же Милорадович дважды не повиновался, Оболенский взяв у солдата ружье, размахнулся и нанес графу штыком глубокую рану».

Кто же из двоих вызывает у нас уважение и симпатию? Исполняющий свой долг, жертвуя жизнью, генерал Милорадович, или мятежник Оболенский? У нас-то первый, но Эткинд, понятно, на стороне второго. О Милорадовиче вспомним заодно, что Пушкин, после того как тот заступился за него перед царем по поводу его вольнодумных стихов, писал: «Что касается графа Милорадовича, то я не знаю, увидя его, брошусь ли я к его ногам или в его объятия».

Эткинд описывает подробно, как при дискуссиях среди заговорщиков, Оболенский одобрял убийство царя и его семьи, – и негодует, зачем того сослали в Сибирь! А что делали с заговорщиками в СССР? Что с ними делали всегда в Англии? Эткинд не может не знать, но у него тут два веса и две меры.

Царь Николай Первый, даже когда действует, бесспорным образом, гуманно и благородно – для него «тиран» и «лицедей»; революционеры, – для него герои. Единственное, что он им ставит в упрек (в частности и Е. Оболенскому), это когда они раскаиваются в своих безумных поступках!