Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

А без оных не обойтись никак. Ибо, как с восторгом уточняет Райс о своем любимце: «И кого он только не перечисляет в своих стихах! Тут и Феофан Грек, и аорист, и Пиндар, и Мандельштам, и Херберт, и Гельдерлин, и Бриндизи, и Андрей Критский[548], и Сурбаран[549], и Дюрер, всех не перечесть». Да и не надо! И то хочется воскликнуть, как дуэнья из «Сирано де Бержерака» Ростана:

Ах, сударь! Даже слишком…

Но только данный список, хотя и свидетельствует о неумеренной и неудобоваримой эрудиции и автора, и критика, все же у нас вызывает некоторые недоумения.

Например, аорист, сколько нам известно, это ведь вовсе не личность, а только грамматическая форма глагола? Так зачем же он, собственно, попал в список поэтов, художников и святых? Да и Бриндизи, это, вроде бы, город? Для тех, кто стал бы искать в энциклопедиях Хельдерлина и Сурбарана, поясним, на всякий случай, что по-русски они называются Гельдерлин и Зурбаран. О Херберте (sic!) говорить не будем, полагая, что он никому и не нужен.

Впрочем, ученость Иваска и без помощи Райса не ускользнула бы от нашего внимания:

Зашумело море Омира
И уединенная лира
Застонала: Сапфо, Катулл.

Вот как мы умеем… Не только Омира вместо Гомера, а еще и Сапфо вместо Сафо! Сие последнее немножко и чересчур; возможно, что древние греки произносили Сапхо, но уж Сапфо – никоим образом. Так – если вообще – могут произносить только немцы. А с чего бы средиземноморская лира стала стонать по-немецки?! Разве что ей уж очень туго пришлось…

Райс нам объясняет, что эрудит и философ Иваск не занимается такой ерундой, как простые и вечные человеческие чувства, «любовные жалобы или сожаления об уходящей юности».

Нет, он вместо того трактует проблемы эзотерической мудрости:

Канат образует угол,
А истина мира – сфера…

ну тех адептов, которые не поленятся следовать за ним по жутковатым путям, где

Улицы узки, подъемы круты,
Рыбно-тухло, весело-легко

приводит вот к каким продуманным и глубоким заключениям:

Ты не бойся Святого Духа,
Время – выжившая старуха
Смерти нету, а что же есть?
Что угодно – кашка – ромашка
И застиранная рубашка,
Ветерок откуда невесть…

Не знаем, зачем Иваск поминает всуе Святого Духа, хотя и правда, что хочется порою от души сказать ему и его поклонникам: да побойтесь вы Бога!

Вот В. Вейдле с умилением констатирует, что, напечатав в «Возрождении» свою поэму, Иваск «сразу и повысил литературный уровень этого журнала, который до сих пор, надо сказать, даже и учитывая нынешнюю скудость, оставлял желать лучшего».

Между тем, мы позволили себе справиться у читателей журнала, спросили десятка два человек (включая многих литераторов и двух небезызвестных поэтов), что они думают о творении Иваска. Общий ответ был: «Нудно», – «Невозможно читать», – «Я больше не читаю» или, – самое снисходительное: «Новая поэзия… теперь это в моде… мне лично и непонятно, и совершенно не нравится».

Проникнутый сознанием своего жреческого служения музам горделивый авгур Вейдле особенно и не удивится надо полагать: его сердце исполнено презрением к непосвященным, неспособным оценить «невычисляемое совершенство» истинной поэзии. Он даже заранее, не без издевательства, советует этой ординарной и непонятливой публике попросить у Иваска «новых примечаний, сверх уже имеющихся».

Да, и в самом деле, желательны бы подробные примечания, а то и перевод. Потому что вот возьмем наудачу кусочек:

Большой. Босой. Разорвана рубашка:
Из «Капитанской дочки» Пугачев.
Волк: у! А я не вроде ли барашка…
(Не песенка, а блеянье без слов)
– Что, испужался? Нежная издевка
(Уже намыливается веревка…
Россию разыграю, проиграв:
Увы, едва четырнадцатилетья —
Москвы и подмосковий четырех…
Не прошлое, вневременное ведь я
В игру: огромный выдох, а не вздох).

Если читатели нам пояснят, про что это все? – мы примем с сердечной благодарностью. А так, честно сказать, из сумбурного потока фраз, нас пленяет одна только строчка:

Не песенка, а блеянье без слов.

Ее бы поставить эпиграфом к грядущему полному собранию сочинений Иваска!

Закончим таким рассуждением Райса об Иваске: «Он доказал, до сих пор, свою способность не только к обогащению своего опыта, но и к самым неожиданным метаморфозам. От поэзии иного и не требуется».

Как странно! А мы так думали, что требуется еще и многое другое…