Новый Вигель
О своем современнике и знакомом, Ф. Ф. Вигеле (оставившем любопытные мемуары), Пушкин отметил в дневнике: «Его разговор… занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложестве». Как не вспомнить эту характеристику, читая сочинения Ю. Иваска (который, где только не пишет…)?
Исследования его (правда, не столь занимательные и дельные, как беседы Вигеля) словно бы и трактуют о русской литературе (ничего важного в изучение ее не внося), но в сущности сплошь и без изъятия посвящена теме, которую бы можно сформулировать следующим образом: «Противоестественный элемент в жизни русских писателей».
Почва не слишком благодарная: извращенцев среди наших больших мастеров слова, слава Богу, не имелось вовсе; подозрительные или уличенные в гнусных пороках – все относятся ко второму сорту. Нужно ли копаться в их несчастии и позоре – вопрос: хотя и нельзя отказать литературоведу в праве разбирать любой аспект их существования, при условии, чтобы – честно.
Попытки же Иваска набросить тень на Леонтьева и Цветаеву, а некоторых его коллег, профессоров американского производства, даже на Гоголя и Есенина, – целиком и полностью лишены основания, из пальца высосаны, и потому представляют собою, если не злонамеренную клевету, то, по меньшей мере, праздные фантазии.
Итак, оставим в жертву ученым профессионалам или лицам, эмоционально интересующимся проблемами однополой любви, Кузмина и Клюева, коих защищать невозможно, но попросим их держать руки прочь от тех, кто составляет подлинную славу нашей культуры.
В «Русской Мысли» от 10 сентября, под претенциозным заглавием «Русская Сапфо» (г-н Иваск убежден, что образованность состоит в том, чтобы выражаться не так, как все, а по особенному; не станем следовать его примеру и будем говорить правильно по-русски), автор с энтузиазмом разбирает малоизвестную и малопримечательную, начавшую свою карьеру в Серебряном веке, а завершившую в подсоветской России, Софию Парнок (он, впрочем, старательно уточняет, что ее настоящая-то фамилия была Парнох), не только подчеркивая ее лесбианство, а еще и раскрывая старательно всяческие житейские скобки: где, когда, с кем.
Не дай Бог никому подобных почитателей! Парнок, умершая в 1933 г. в СССР, хлебнула, во всяком случае, достаточно горя; не лучше ли бы оставить ее тень в покое? Сравнение с Сафо, безусловно, для ее плеч чересчур тяжело: та была поэтом мирового значения (и, кстати, многие специалисты считают, что преступные страсти ей приписаны ложно). Будь Иваск покультурнее, он бы Парнок сравнил скорее с французской поэтессой нашего века Рене Вивьен[550]
, бесспорно талантливой и не скрывавшей своих ненормальных склонностей.Почему «Русская Мысль» настойчиво – и вряд ли к большому удовольствию среднего читателя – ныряет ныне в глубины нечистого секса? Вероятно, это есть развитие и продолжение возвещенной уже несколько лет тому назад тогдашней возглавительницей газеты, З. Шаховской, кампании за пересмотр и отмену буржуазной морали и за развенчание смешного целомудрия прежней русской литературы.
Усердное перо Иваска окажется, вне сомнения, на сем поприще чрезвычайно полезно. Наблюдая его старания переписать по-новому и историю российской словесности, и даже историю России (в частности, в приготовляемом им к печати романе «Если бы…»), мы невольно думаем о полемике, примерно столетней давности, между Гейне и немецким поэтом Августом фон Платеном[551]
. В ее ходе, Гейне своему противнику, между прочим, советовал переделать самостоятельно древнегреческий миф и заставить Эдипа убить свою мать и жениться на своем отце.В. Петров, «Русские в Америке. XX век» (Вашингтон, 1992)
Книга поражает своею однобокостью. Она написана не с русской, а с американской точки зрения, нам глубоко чуждой. Автора интересует, в какой мере Соединенные Штаты смогли использовать русских беженцев, извлечь выгоду из их талантов и знаний. Трудно удержать раздражение, наблюдая умиление, с каким он говорит о том, что те или иные русские изобретатели содействовали укреплению военной мощи США! Хочется сказать: а нам-то что? Упрекать их нельзя: люди потеряли родину и были принуждены работать на иностранцев. Но и заслуги никакой в их успехах мы решительно не усматриваем.