Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Видно, далеко не пришло еще время, когда в Советском Союзе станет возможно о писателях эмиграции писать откровенно и правдиво…

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика

«Библиография», 4 января 1992, № 2161, с. 2.

В тени Синявского

Книга Абрама Терца (который сам раскрывает на титульном листе свое тождество с Андреем Синявским) «В тени Гоголя» вызывает сперва интерес (о Гоголе у нас вообще писали мало, и обычно плохо, а тут – работа известного литературного критика!), а затем разочарование.

Ибо это не настоящее литературоведческое исследование, и оно не содержит сводки фактов, новых или хотя бы старых и общественных о великом писателе, ни последовательного анализа его творчества, ни сколько-нибудь обоснованных гипотез об его личности. Мы тут имеем дело с мыслями Синявского по поводу Гоголя; а это, вообще-то говоря, довольно скучный жанр.

Если бы еще размышления эти заключали в себе, по крайней мере, симпатию к Гоголю и стремление его понять! Но, увы! Наоборот… Автор все время говорит о писателе в тоне осуждающем и нередко грубом, производящем впечатление предвзятой враждебности, приводящей к прямой несправедливости.

Впрочем, мимоходом сказать, не церемонится Синявский и с другими общепризнанными величинами русской словесности. О величайшем нашем поэте всех времен он небрежно роняет: «Пушкин, распутный, скандальный, почти животный…»

Диво ли, что о Гоголе он на каждом шагу выражается в таком стиле: «Сидя в Риме, Гоголь слал рескрипты во все концы Российской Империи…»; «В отношении души Гоголь вел себя наторелым помещиком, уверенным в годовом доходе». И т. п.

Пытается Гоголь развить свой идеал монархического правления, – Синявский сразу же ему приписывает весьма примитивные и своекорыстные планы: он-де «точил зубы на должность помазанника»! Не слишком ли это упрощенное, и даже уплощенное толкование?

К чему нужен и откуда берется злобно пристрастный подход к человеку гениальному, – чье огромное значение в русской литературе Синявский и сам признает (чуть ли даже не преувеличивает), – тяжело страдавшему, непонятому современниками и преждевременно сошедшему в могилу?

Не будем пытаться проникнуть в подсознание критика. Разберем лучше его основную концепцию. Она ясна (он нам ее разжевывает и прямо-таки гвоздем забивает в голову): по мере писания «Мертвых душ» шел «процесс истощения творческой личности Гоголя, начавшийся в ходе создания первого тома».

Верно ли это? Полагаем, что вовсе нет. Имело место существенно иное. Одаренный от Бога огромными способностями и силами писатель увидел непостижимое другим: ужасную опасность, угрожавшую России, бессмысленность и ничтожность царившего тогда среди русской интеллигенции наивного материализма. Прозревая грядущий кошмар, сознавал он и пути спасения: христианство и самодержавие. Но все его попытки объяснить все это публике оказались тщетными: в ответ несся только яростный вой (отголоски коего сохранило для нас письмо Белинского).

Нервный, чувствительный, наделенный высоко развитым артистическим самолюбием, Гоголь не выдержал травли, не вытерпел разрыва между собою и читателями. Из этой травмы и родились его метания и мучения, неудовлетворенность своим творчеством, самообвинения и терзания, толкнувшие его к гибели, – а сколько с ним потеряла отчизна!

Между тем, обоснованы ли на деле вечно повторяющиеся по инерции утверждения о слабости второй части «Мертвых душ»? Прежде всего, ведь то, что нам от них осталось, есть незаконченный вариант; и кто знает, не засияли ли бы эти отрывки, пройдись по ним еще раз кисть гениального художника, тем же блеском, что и его лучшие вещи?

А затем все признают, что и во второй части встречаются первоклассные места. И не больше ли их в действительности, чем принято думать? Не великолепна ли потрясающая речь князя перед чиновниками? Так ли уж плохи в реальности образы Муразова и Костанжогло? Ведь их наша либеральная интеллигенция ненавидела по вполне определенным и чисто политическим, отнюдь не художественным только, причинам…

Тень великого писателя продолжает ожидать исследователя, способного уразуметь и оценить его творения. Но этот грядущий критик должен быть свободен от шор устарелых левоинтеллигентских взглядов. Синявский, к сожалению, до этой роли явно не дорос…

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 16 сентября 1975, № 1333, с. 1.

Осквернители: «Любовь и эротика в русской литературе XX века», том 41 (Берн – Берлин – Франкфурт-на-Майне – Нью-Йорк – Вена, 1989)

Все мы читали «Горе от ума»; многие критики писали о комедии Грибоедова; наши большие писатели – Пушкин, Гончаров, Достоевский – о ней высказывались. Но русские – народ глупый; просвещение и поучение приходят к нам всегда с Запада!