Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Максимова он уж прямо гнет под марксиста. Что не очень верно, – в том, что касается художественного творчества этого последнего. Там, наоборот, легко обнаружить сочувствие белогвардейцам и даже монархистам: вымышленному Бобошко и реальным Колчаку, Краснову и Шкуро. За что, скажем со своей точки зрения, Максимову многие грехи простятся! Зато вполне прав Левитин в своей придирчивой критике описаний у Максимова жизни в монастыре, религиозных обрядов, уставов православного быта; о тех тот, действительно, высказывается совершенно не компетентно. В целом же отметим: Левитин, как правило, Максимова хвалит за его недостатки, и ругает за его достоинства (которых не понимает).

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 2 июля 1983, № 1719, с. 2.

М. Геллер, «Александр Солженицын» (Лондон, 1989)

Автор нам предлагает свой вариант Солженицына. Мы видели уже несколько других: Доры Штурман, Марии Шнеерсон. В чем особенности данного? Геллер Солженицына любит, и оценивает высоко, без обиняков называя его великим писателем. Но вот, насколько он его понимает, – дело совсем иное.

В большую заслугу исследователю поставим его трезвый отзыв об отношении Запада к концлагерям (а тем самым – и к сталинизму в целом):

«Эта Европа, этот мир – не верили в существование советских концентрационных лагерей, бывших неотъемлемой частью СССР, Европы и всего мира. Не верили, ибо правда о них казалась слишком чудовищной, размеры лагерей, число заключенных – невероятным. Не верили, ибо правда о лагерной империи оказалась несовместимой с идеалами, провозглашенными "первым в мире социалистическим государством". Не верили первым свидетельствам – начала 20-х годов – ибо это были свидетельства врагов революции, эмигрантов. Не верили свидетельствам 30-х годов – ибо в это время появились и гитлеровские концлагеря, а защитники Советского Союза упорно твердили: тот, кто говорит о Соловках, тем самым одобряет Бухенвальд; только тот имеет право говорить правду о нацистских зверствах, кто молчит о сталинских преступлениях. После окончания Второй мировой войны разоблачение советских лагерей истребления отождествлялось с клеветой на доблестного союзника, на победителя Гитлера, на спасителя Европы. В этот период разоблачение советских лагерей объявлялось призывом к новой войне».

Но быстро замечаешь, увы, и ограниченность Геллера, проистекающую из его четко очерченных политических симпатий. Так, перечисляя предшественников Солженицына, писавших о Гулаге, он называет ряд иностранцев, Марголина[570], Далина[571] и Николаевского[572]… и забывает упомянуть о Солоневиче! Поистине: «Слона-то я и не приметил…» Обходит он молчанием и С. Максимова (этого – потому что принято молчать обо всем, связанном со второй эмиграцией, – еще бы: изменники родины!).

Когда мы раз поняли сии ограничения, заложенные в самом подходе литературоведа к его предмету, нас уже не удивит остальное. В частности, не слишком правдивое изображение Александра Исаевича как врага монархии и русского прошлого в целом и как убежденного сторонника расчленения России; в общем и в целом, как левого либерала. Оговоримся: кое-какие элементы для подобных выводов в ранних книгах Солженицына можно отыскать (а Геллер старательно и ищет!). Но от многого тот уже давно отделался: свойство больших людей – расти, и в процессе роста меняться.

Если держать перечисленные выше недостатки разбираемой работы в уме, – можно ее читать с некоторой для себя пользой и даже удовольствием.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 13 мая 1989, № 2023, с. 4.

Л. Тимофеев, «Технология черного рынка» (Бейвилль, 1982)

Настоятельно эту небольшую книжку (носящую также жуткий и многозначительный подзаголовок: «Крестьянское искусство голодать») рекомендую вниманию читателей вообще, наипаче Д. Иноземова и Л. Келер[573]. (С ними меня больше всего удивляет то, что добро бы они были старые эмигранты; а то ведь, как будто, из второй волны, как и я, и должны бы быт подсоветской России знать не хуже моего!)

Автор чрезвычайно дельно, ясно и живо описывает положение крестьянства в СССР: страшное давление на него власти, выжимающей из него все соки, и его непобедимые талантливость, жизнеспособность и трудолюбие, позволяющие ему, несмотря ни на что, существовать. Работа составлена не только на базе личных наблюдений, но и с учетом статистических данных и с использованием картин, даваемых художественной литературой, в частности деревенщицкой. В силу чего, вряд ли заключения Л. Тимофеева можно всерьез опровергать.