Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Насчет же более близкого во времени «Уотергейтского дела», Аксенов признает: «Последствия этой кампании оказались более чем трагическими. Кризис института американского президентства привел к установлению тоталитаризма в нескольких странах Азии и Африки, к уничтожению красными трех миллионов камбоджийцев, к глобальному падению авторитета демократии». И делает вдруг потрясающий вывод: все это содействовало «укреплению американской демократии!» Поистине – Пиррова победа; еще одна такая, и…

Несколько страниц посвящено вовсе пустой проблеме (в коей, как ни странно, плутают и другие новейшие: кого считать правыми, кого левыми? Почему бы не взять за базу при отсчете отношение к коммунизму? Кто за него, тот левый; кто против – правый (маоисты не в счет, ибо сами суть – вид коммунистов). К несчастью, левые диссиденты в СССР внесли непоправимую терминологическую путаницу в простой по сути вопрос.

Итак, в целом, мы убедились: друзья для Аксенова – американцы (и еще его же компашка бывших диссидентов); и особенно – американские слависты, каковых он до небес и превозносит. Ну, реальные-то достижения оных славистов не столь уж и велики; но – молчок: не будем в спор ввязываться! Спросим себя лучше: а кто же его враги?

Одни, с большим накалом, – довоенные эмигранты. Подумать: группа старых эмигрантов отказалась служить молебен за Сахарова! А, между прочим, умно ведь сделали: Андрей Димитриевич и без нас сумел подружиться с Горбачевым и воспеть гимн «гласности»; да он же, кстати сказать, и неверующий. Хуже того: отсталые эти люди не умеют ценить авангардизм, включая и творения самого Аксенова! К примеру, о второй эмиграции он не собирался говорить (в его кругу твердо принято делать вид, что ее нет и не было), а сорвалось, не выдержал! Нашлась женщина из наших, которая посмела выразить неодобрение его языку (в частности, какому-то его детальному описанию геморроидальных шишек); такого ведь не стерпишь! Ну и дается за то ее шаржированный и явно фальшивый, проникнутый злостью, портрет.

Другой предмет ненависти г-на Аксенова – выдвигающиеся теперь на первый план в борьбе с большевизмом подсоветские писатели, которых заграничные иуды окрестили национал-большевиками, и для которых он самостоятельно изобрел кличку нацболы. Первым делом шельмует он поэта С. Куняева, – имя уже нам знакомое по мужественным выступлениям в защиту памятников родной старины.

Мы коснулись было выше языка Аксенова. Что о нем скажешь? Основное в нем – пересыпанность грязными словами и неприличными образами (нередко притянутыми совсем без нужды). Ну… кому что нравится!

Образовательный уровень вчера подсоветского, а ныне североамериканского мэтра невысок. К примеру, толкует он про остров Анталью. Из контекста выясняется, что под сим именем скрывается Антигуа (не совсем то же…). Креольский диалект антильских владений Голландии на деле называется не «папальяменто», а «папиаменто». Но всего удивительнее: он, видимо, думает, что категория грамматического рода наличествует только в русском, да разве что иных славянских языках! Не вполне так: есть она и во всех романских, в немецком, в греческом… словом, почти повсюду в Европе; английский язык со своим средним родом для неодушевленных и абстрактных предметов является, напротив, исключением.

В остальном, достойно поощрения, что Аксенов пишет Виргиния, а не Вирджиния, Мичиган, а не Мишигэн, и даже Тифлис, а не Тбилиси. Увы, рядом мы наталкиваемся на Джорджию вместо Георгии и на совсем уж нелепое Рейген вместо Рейган.

В заключение, вернемся на миг к заглавию разобранного нами произведения. Его бы по праву можно наименовать, вслед за Прустом: «В поисках утраченного времени». Со страниц пухлого тома непрестанно встает ностальгия по периоду, когда юный Василий Аксенов, подающий большие надежды начинающий литератор, стоял во главе течения, сегодня полузабытого, носившего титул «молодежной прозы». Все атрибуты 50-х годов имеют над ним непреодолимую власть, насыщены для него терпким очарованием: с нежностью вспоминает он увлечение джазом, Хемингуэем, всяческие стиляжество и штатничество. Движения сии канули в Лету; Солженицын положил начало иному, успешно развитому затем деревенщиками: возврату к почвенничеству, каковое и стало доминирующим, мощным и перспективным. Но этому направлению Аксенов чужд и даже враждебен. В результате, он очутился не просто в эмиграции, а еще и в духовном отрыве от родины (не от официальной, – оно бы полбеды! – а от истинной, народной). Это его и терзает, хотя он того открыто не признает. Да ведь и не нужно: писатель (а он все же настоящий писатель, пусть, к сожалению, и целиком исписавшийся!) волей-неволей свои заповедные мысли в своих сочинениях выражает; довольно их со вниманием читать.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 21 ноября 1987, № 1947, с. 2.

Биографические справки, некрологи

М. А. Алданов