Предшественники
Солженицын сам отмечал, что, попав за границу, убедился в наличии до него множества очевидцев, писавших о советских концлагерях. Одни из них более известны, другие – менее. Кто помнит книгу И. Волкова «Солнце всходит на востоке», изданную Монархическим объединением в Харбине, в 1939 году? Конечно, по таланту автор уступает Солженицыну или Солоневичу, но картина лагерной жизни им обрисована со знанием дела, явно по личному опыту. Он отнюдь не сгущает красок, не нагнетает ужасов, но самая будничность его повествования страшна в своей серой безрадостности. Он изображает обстановку Дальлага, одного из лагерей на Дальнем Востоке, в период 30-х годов.
Любопытен разговор у него двух низвергнутых представителей советской элиты, оказавшихся на положении зэков:
«– Ты мне скажи, как это логически увязать: с одной стороны укрепление власти, полная поддержка власти народом, а с другой стороны ожесточенная борьба, увеличение, а не уменьшение количества заключенных в тюрьмах и лагерях – говорил бывший директор треста.
– По мере роста сил социализма, классовая борьба принимает наиболее ожесточенные формы – возражал ему бывший секретарь райкома партии».
Таких-то вот могила исправит! И сколько их мы видели в наши дни, начиная с Е. Гинзбург с ее «Крутым маршрутом» и кончая героями «Детей Арбата»… А наряду с ними, на тех же страницах, мы встречаем десятки судеб людей, страдающих без вины и сознательно ненавидящих власть, бросившую их в ледяные круги земного ада.
Небезынтересно было бы подсчитать все книги, – их не меньше двадцати, – которые появились на свет прежде «Архирпелага Гулаг», составившего эпоху.
Левые почему-то чаще всего цитируют двух иностранцев, Марголина и Цилигу[709]
, попавших в советскую мясорубку более или менее случайно. Между тем, не было недостатка в советских гражданах, спешивших, вырвавшись на волю из-под ига Сталина, рассказать миру о пережитых ими страданиях. Например, вторая волна дала нам Б. Ширяева, С. Максимова и М. Розанова (считая только самых даровитых). На промежуток между двумя первыми эмиграциями пришлись замечательные воспоминания И. Солоневича. Задолго до него еще появились воспоминания Бессонова[710]. Но тут можно назвать немалое число имен, а чтобы их собрать и рассортировать, понадобилась бы серьезная библиографическая работа над источниками.Фальшивые картины
Книга М. Геллера и А. Некрич[711]
«Утопия у власти» (Лондон, 1986) вызывает сильнейшее разочарование. Авторы поставили себе целью дать очерк истории СССР с 1917 года по наши дни. Но их подход крайне необъективен.У них история есть, как говорится, политика, опрокинутая в прошлое. И притом – скверная политика.
О старой России и о революции они говорят почти то же самое, что и большевики, с легким налетом керенских представлений: прежде все было плохо; переворот был необходим, и т. д. Ну, а отчего власть перешла к коммунистам, это объяснено весьма сбивчиво.
Наиболее ценная часть работы – описание сталинских преступлений. Критика делается с точки зрения примерно, меньшевистской, а порой и троцкистской (обе равно чужды подлинным чувствам русского народа), но ужасы все же изображены, о них рассказано. Правда, после разоблачений культа личности, почти все то же высказывалось уже и в советской печати.
Зато, когда мы доходим до войны, сочинение г-д Геллера и Некрича превращается в прямую дезинформацию. Все подсоветские, воспользовавшиеся вторжением немцев для борьбы с большевизмом, суть в их глазах изменники родины, и они не скупятся на грубые по их адресу отзывы: коллаборанты, полицаи и пр., и т. д. Отметим, что казачьи соединения почему-то упорно именуются под их пером казацкими; очевидно, они этим надеются оскорбить память мертвых и рассердить живых.
О выдачах после войны упоминается мельком (умолчать вовсе-то немыслимо же!). При этом, странными цифровыми манипуляциями, создается у читателя впечатление, будто, в конечном счете, на родину уехали все, и никакой второй эмиграции не состоялось! Во всяком случае, о ней и в дальнейшем не говорится, согласно омерзительному, бесчестному канону, устанавливаемому ныне новейшими: для них есть только первая и третья эмиграция; а посередине – пустота.