Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

К несчастью, как мы узнаем из альбома, руководство на высшем уровне не соответствовало доблести солдат и офицеров; ни один из генералов не оказался ни достаточно отважным, ни достаточно способным. Будь они людьми иного калибра, ход военных операций мог бы оказаться иным и более успешным.

Как констатирует Казанцев, война на Мальвинах уже в значительной степени забыта, в том числе и в Аргентине. Разбираемый нами альбом может возместить в немалой мере этот несправедливый недостаток, напомнив о славе, которой себя покрыли на суше, на море и в воздухе сыны аргентинской нации.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 29 августа 2009, № 2874, с. 2.

Мнимая ответственность

В сборнике статей одного из самых противных представителей лагеря ультралевых диссидентов в эмиграции, В. Белоцерковского[714] «Из портативного ГУЛага российской эмиграции» (Мюнхен, 1983), – на издание хлама, увы, деньги в Зарубежии всегда находятся! – есть все, что полагается: облаивание Солженицына, брань против русских националистов (особенно достается А. Удодову за статьи в «Часовом»). Но мы остановимся лишь на одном аспекте.

Он задает вопрос, несет ли русский народ ответственность за деяния большевиков, вроде захвата Прибалтики или выселение крымских татар; и злится, когда объясняют, что нет (и что сам наш народ – первая жертва большевизма). Тогда – негодует он – и немцы могут увиливать от наказания за национал-социализм!

Попробуем ему ответить, становясь на миг на точку зрения убежденного и ожесточенного противника гитлеризма, не лишенного все же чувства здравого смысла и ощущения справедливости. Подлежат ли преследованию те немцы, которые с самого начала прихода Гитлера ко власти ему сопротивлялись, бежали от него за границу, и там продолжали бороться, словом и делом? Думается, даже и фанатик антифашизма согласится, что нет.

Но значит и мы, российские эмигранты, первого или второго призыва, бойцы Белой или Власовской Армии, безусловно, за большевиков не отвечаем. Мы, – по крайней мере, монархисты среди нас, – принимаем на себя ответственность только за царское время; когда, понятно, тоже могли иметь место отдельные ошибки или несправедливости, которые мы не отказываемся обсуждать, но когда существовала подлинная национальная Россия. Что до тех, кто вольно или невольно остался на родине посейчас, то и из них по-настоящему должны отвечать лишь те, кто в действиях большевиков активно и добровольно участвовал. Преследуемые, – погибшие и уцелевшие, – суть жертвы, а не палачи.

Разграничение национального и политического гонения в СССР есть искусственное. Русская элита подверглась разгрому, как и таковая меньших народностей (и даже раньше их по времени). Что люди умирали в муках, в концлагерях и в чекистских подвалах, не за то, что они русские, а за то, что дворяне, священники, кулаки или бывшие офицеры, от того им легче не делалось. Впрочем, те же обвинения предъявлялись, чаще всего и любым нацменам. За несогласие с большевицкой идеологией всех нас преследовали опять-таки наравне; и глупо вносить между нас раскол. Что взгляды бывают разные, – правильные и разумные, или нелепые и возмутительные (вот как у г-на Белоцерковского) – иной вопрос.

Наша интеллигенция была в массе истреблена; или унижена и принуждена молчать, даже лгать. Религия наша была взята под запрет. Прошлое – опозорено и загажено. Это ли – не национальное преследование? А что позже большевики пытались (и пытаются) использовать в своих гнусных целях великие тени наших предков, то стоит ли радоваться? Если им менее удобно, или просто менее важно пользоваться именами прославленных героев национальных меньшинств, то не следовало ли бы нам скорее этим последним в данном случае завидовать? А, впрочем, пожалуй, все-таки нет: союз большевиков с памятью святого Александра Невского или Петра Великого для большевизма же и опасен: упоминание о них пробуждает в массах, и особенно у молодежи мысли, способные повернуться против режима; и даже неизбежно в конце концов поворачивающиеся.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 3 декабря 1983, № 1741, c. 3.

Творимая легенда

В главе из романа «Три командарма», помещенной в «Гранях» № 136, Г. Владимов довольно ярко рисует картины последней войны, в частности, наступление германской армии под Москвой. Однако, скрежещущим диссонансом врывается в повествование установленный большевиками казенный штамп: все, мол, население любило советскую власть, и ненавидело, с самого начала, завоевателей. Все мы, очевидцы реальных событий, знаем, что – совсем наоборот! – немцев везде встречали как освободителей. Иное дело, что своей грубостью и глупостью, своею насквозь нелепою политикой, они сумели в дальнейшем массы жителей разочаровать и настроить против себя.