Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Совершенно неправдоподобны сказанные будто бы генерал-полковнику Гудериану «слова старого царского генерала, которого он безуспешно звал в бургомистры Орла: Вы пришли слишком поздно. Если бы 20 лет назад – как бы мы вас тогда встречали! Но теперь мы только-только начали оживать, а вы пришли и отбросили нас назад, на те же 20 лет. Когда вы уйдете, мы должны будем все начать сначала. Не обессудьте, генерал, но теперь мы боремся за Россию, и в этом мы все едины». Если был такой генерал, то он, верно, отказался по другим причинам; если же он такие слова говорил, то был, без сомнения, агентом НКВД, получившим ответственное и опасное задание. Советский патриотизм имел хождение у некоторых старых генералов в Зарубежии, – в России они, видев ужасы большевизма, защищать опыт большевизма никак не были склонны.

Начали оживать! Это при сталинском-то терроре, когда деревня голодала, интеллигенция истреблялась (и уже мало от нее оставалось…), когда говорить люди смели лишь на деревянном языке?!

Еще более невероятно, психически немыслимо, утверждение Владимова будто бы, когда «в камерах городской тюрьмы были найдены сотни трупов, – узники, расстрелянные своими тюремщиками за день или два до падения города», то их близкие смотрели на Гудериана «со страхом и ясно читаемой злобой!».

Не поймешь зачем, но третья волна (не станем валить на всю, но те из нее, которые, при материальной поддержке Запада, делают сейчас карьеру) пытается внедрить в сознание эмиграции гнусную советскую ложь: будто все граждане, вплоть до самых тяжело пострадавших от коммунистического режима, готовы были «умирать за родину, за Сталина!». Было совершенно иначе: так рассуждали разве что охмуренные компартией комсомольцы и доярки. И поздно тогда отнюдь не было; если бы германское правительство оказалось способно вести хотя бы несколько более гибкую и разумную политическую линию, – ту, на какой настаивали, между прочим, военные круги, – разгром большевизма явился бы неизбежным. По грехам нашим, вышло иначе. Но врать про то, что было, оставим большевикам. А насаждению их пропагандных выдумок за рубежом, – наш долг, долг всех порядочных людей, мешать и препятствовать, как только можем.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика

«Печать», 19 октября 1985, № 1838, с. 3.

Обмениваются любезностями

В. Аксенов опубликовал в «Обозрении» № 15 статью, где прославляет литературный авангардизм. Цитировать его трудно, ибо он, согласно моде новейшей эмиграции, то и дело употребляет непечатные слова. Суть же его мыслей такова: «Авангард в России с самого начала революции был, разумеется, обречен на вытеснение тяжелым и все разрастающимся арьергардом», под коим подразумевается социалистический реализм. Зато вот теперь, в эмиграции, данный авангард воскрешают замечательные писатели как В. Аксенов и Саша (!) Соколов.

В ответ ему, в эссе «Прощание с авангардом», в № 8 «Страны и Мира», Б. Хазанов заявляет: «Автору статьи "В авангарде без тылов" хочется убедить себя и других, что единственной альтернативой лживой советской литературе является авангард». На самом же деле, считает Хазанов: «Современный авангард обслуживает литературоведение. Вся эта словесность как будто сознательно задалась целью поставлять консервы для доцентов литературы». И он заключает следующими словами: «Помахаем ручкой авангардизму, этому состарившемуся подростку. Пошлем ему воздушный поцелуй и розу в стакане. Дай Бог ему здоровья, сил и способностей продолжать кувыркаться в углу на своем коврике».

Жаль только, что и сам-то Хазанов как писатель – ничем не лучше. О чем явственно свидетельствует его последняя книжка «Я воскресение и жизнь» (Нью-Йорк, 1985), где дурная изысканность стиля сочетается с отталкивающей непристойностью. Если его первая повесть «Час короля» (включенная, впрочем, и в этот томик) подавала некоторые надежды, то увы! в дальнейшем он их совершенно не оправдал.

Свое творчество он характеризует так: «Постклассическая литература – это литература четкой артикуляции». Намерение благое; только вот, его выполнение требует таланта; и если таланта нет, – ничего не получится. Разве что – пшик!

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 18 января 1986, № 1851, с. 3.

Б. Носик, «Этот странный парижский процесс» (Москва, 1991)

Речь идет о процессе Кравченко против «Летр Франсез», который я помню словно дело было вчера. С утра мы все бросались на французские газеты, покупая пачки разных и отыскивая в одной, чего не хватало в другой. Не потому, чтобы уж так симпатично выглядел сам Кравченко, – продукт советского строя, хотя явно и человек выдающийся. Но он бил по подлой, продажной левой европейской интеллигенции, весьма нуждавшейся в уроке. И тут уж мы не могли ему горячо не сочувствовать.