Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Я познакомился с Даниилом Федоровичем в 1977 году, то есть почти 35 лет назад. Знакомые с ним эмигранты третьей волны рассказали ему, что я хочу писать статьи (об этом я всем говорил). Д. Ф. написал мне письмо через русскую Тургеневскую библиотеку. Когда мы встретились, я объяснил ему, что хочу опубликовать совершенно новые сведения о советской экономике и израильском режиме, но так называемая «большая» эмигрантская пресса меня не допускает, по принципу «ни новых людей, ни новых идей».

Хотя к тому времени я не написал ни одной строчки, ни в СССР, ни в эмиграции, Д. Ф. сразу предложил рекомендовать меня в «Нашу Страну», «Голос Зарубежья» и «Современник», где он сам сотрудничал.

«Большая» эмигрантская пресса Рудинского бойкотировала. Редактор «Нового Русского Слова» А. Седых написал Даниилу Федоровичу письмо, что не будет печатать его статей, так как Д. Ф. критикует друзей Седыха – «Континент», «Русскую Мысль» и других. Позже в одной из статей я назвал эту теплую компанию «комплотом ложных кумиров». Издательница «Нашей Страны» Т. В. Дубровская, наоборот, написала в то время, что ее газета публикует статьи, исходя из их содержания, а не из имени автора.

В то время Даниил Федорович работал ночным сторожем, так как его не допускали ни в науку, ни в прессу. Эта работа имела, однако, то преимущество, что предоставляла ему возможность по ночам читать и писать. Используя эту странную привилегию, Д. Ф. разрабатывал совершенно новую теорию о родстве малайского языка с индоевропейскими и вхождении их обоих в ностратическую группу. Теория была частично опубликована в малоизвестных изданиях и в собственном «самиздате», но осталась непризнанной официальной наукой.

В предисловии к книге В. Рудинского «Страшный Париж» (1992) высказано предположение, что Д. Ф. не сделал официальной научной карьеры потому, что политическая деятельность отвлекала его от научных занятий. Некоторое подтверждение этому дает исключение Д. Ф. с последнего курса Богословского института, как он рассказывал, из-за политических разногласий, то есть его монархических взглядов. Д. Ф. поэтому в шутку говорил, что у него «два с половиной высшего образования».

Однако я думаю, что это предположение – только верхушка айсберга. Дело обстоит куда серьезнее.

Распространенное сто лет назад убеждение, что наука – это обитель исследователей, стремящихся только к истине, в наши дни полностью устарело. Ныне наука является кастой, отраслью бизнеса, направленной только на внешний успех, прибыль и карьеру. Как мне объяснил некогда один английский профессор, новая идея, чтобы пробиться, нуждается в поддержке одного их крупных ученых, которые, однако, никогда не поддержат теорию, подрывающую их публикации, и не вышедшую из известной им научной школы. Главная причина – боязнь конкуренции, и неизвестному одиночке места нет.

Другим важнейшим обстоятельством является то, что Франция четыре года была оккупирована немцами и французы ненавидели тех, кто с ними сотрудничал – «коллаборантов». Однако это отношение они распространяли также на Ди-Пи, послевоенных русских эмигрантов, которые действовали совсем в других условиях. Изменить это было невозможно. Единственным выходом было уехать из Франции. И у Д. Ф. такая возможность была.

Он служил в испанской Голубой Дивизии, хорошо знал испанский язык, а в Испании в то время у власти был генерал Франко, Однако Д. Ф. при несомненной решимости в критических моментах, невероятно боялся всяких административных хлопот. Вероятно, у него остался горький след от послевоенных мытарств Ди-Пи, под угрозой выдачи «на родину». Поэтому он не использовал этот выход.

Даниил Федорович мало рассказывал о своей жизни, но в его книге «Страшный Париж» есть немало явно автобиографических отрывков. Приведем некоторые выдержки:

«…Воспитанный в маленьком городке, где зелени, полей и лесов было сколько угодно… Родное Царское Село и его парки, под сенью которых протекли мое детство и юность…

…До войны я специализировался в Ленинградском университете по кафедре романских языков с уклоном на испанскую литературу, служил во время войны переводчиком при испанской Голубой Дивизии и объяснялся на языке Сервантеса довольно бегло… Во время войны, где я принимал участие без особенной трусости и видел не только фронт, не только рушащиеся дома и охваченные пламенем кварталы Берлина и улицы Царского Села, месяцы и месяцы непрерывно лежащие под огнем советской тяжелой артиллерии, но и поля, полные трупов, через которые можно было идти бесконечные часы, видя все ту же картину…