Мифы об идеальном человеке. Каверзные моральные дилеммы для самопознания

У Бентама было много замечательных качеств: он отстаивал права геев, меньшинств, женщин и животных, за которые в Англии в XVIII в. выступало не так много людей[64]. Кроме того, он был… скажем так, «эксцентричным», что ли? Он заявил, что, когда умрет, его тело должны передать его другу, доктору Томасу Саутвуду Смиту, для использования в медицинских исследованиях[65]. Смит сохранил скелет Бентама[66], надел на него один из костюмов Бентама (как он, наверное, просил) и заказал восковую копию головы, поскольку сохранение настоящей — цитирую — «не дало приемлемых результатов»[67]. Видимо, на самом деле «что-то пошло катастрофически неправильно, и голова лишилась естественного выражения лица, что сделало ее крайне непривлекательной»[68]. (Я решил не включать в книгу фотографий. Не благодарите.) Скелет Бентама с восковой головой называется его «автоиконой». Это название нравится мне больше, чем «кошмарная кукла смерти», и в 1850 г. Смит пожертвовал автоикону Лондонскому университетскому колледжу[69], где Бентам был своего рода духовным основателем (хотя на самом деле колледж основал не он), поэтому они ее приняли. Забавно, что, согласно блогу Университетского колледжа Лондона, «Колледж, к большому неудовольствию Смита, не сразу выставил автоикону на всеобщее обозрение»[70]. И винить, похоже, было некого. Многие годы Лондонский университетский колледж хранил это чучело в деревянном шкафу, но в феврале 2020 г. его поместили в чертов стеклянный шкаф в чертовом студенческом центре, который, думаю, в Университетском колледже Лондона все обожают и от которого совсем ни у кого не возникает тошноты[71]^, [72].

Последователь Бентама Джон Стюарт Милль также был одним из первых защитников прав женщин и автором новаторской работы, опубликованной в 1869 г. и посвященной вопросам феминизма — «Зависимое положение женщин»[73]^, [74]. В возрасте восьми лет он выучил греческий и латынь, и к тому времени, когда стал подростком, он уже поражал своими знаниями евклидовой математики, политики, философии и всего остального. И все благодаря властному отцу, у которого были крайне серьезные мысли о детском образовании[75]. Когда Миллю исполнилось двадцать, у него началась ужасная депрессия. Довольно предсказуемо, когда отец заставляет вас учить греческий и латынь в детском саду. Милль справился с депрессией отчасти благодаря чтению романтической поэзии (гениальный способ, найденный британцами в XIX в.) и стал одним из самых влиятельных философов своего поколения, хотя никогда не преподавал в университете и даже не посещал его. Милль умер в 1873 г. от антонова огня — редкой рожистой инфекции, при которой кожа становится сплошным ярко-красным воспалением[76]. Но прежде, чем его кожа воспалилась, он продолжил работу Бентама в сфере утилитаризма и вывел ее на передний план западной философской мысли.

Утилитаризм — одна из ветвей школы этической философии, широко именуемой консеквенциализмом, которую волнуют только результаты или последствия наших действий. Лучшее, что можно сделать, по словам консеквенциалиста, — то, что дает самый хороший и наименее плохой результат. В частности, первоначальная формулировка утилитаризма Бентама заключалась в том, что лучшее поведение — такое, благодаря которому большинство будут счастливы[77]. Он назвал это «принципом величайшего счастья», что звучит одновременно просто привлекательно и отчасти глупо[78]. Прежде всего нам бы захотелось задать вопрос: «Кто решает, что такое счастье?» — учитывая, что некоторые люди вроде меня нормальные и хорошо воспитанные, а другие кладут ананас в пиццу и с удовольствием слушают группу Red Hot Chili Peppers.

Но консеквенциализм, бесспорно, привлекает. Когда я впервые прочел о нем в колледже, то подумал: «Круто! Это мое!» Это вполне досягаемая этическая теория, ведь все, что важно с точки зрения любого действия, — результат: больше радости для всех = лучше; больше печали = хуже. Именно поэтому достаточно создать больше удовольствия/счастья, чем боли/печали, и тогда мы выиграем конкурс этики! В теории консеквенциалистов есть своего рода утешение от осознания того, что всё, что мы сделали, можно определить как хорошее или плохое, ведь ответ заключается в результатах, которые можно проверить. Это попытка вывести мораль из поля абстракции и сделать ее более похожей на математику или химию. Вспомните сцену в конце фильма «Список Шиндлера», когда Оскар Шиндлер (которого играет Лиам Нисон) сетует, что сделал недостаточно, что золотую булавку можно было обменять или продать, а затем пустить эти деньги на спасение еще двух человек. Шиндлер нашел способ помочь преследуемым, воспользовавшись своим состоянием и влиянием, поэтому каждый потраченный им пфенниг равнялся какому-то проценту человеческой жизни. Его моральный расчет был кристально ясен. И именно поэтому «Список Шиндлера» можно смотреть без напряжения.