Читаем Миг единый полностью

Николай Васильевич поднялся, пожелал всем здоровья, успехов; чувствовал он себя неловко, сколько ни приходилось ему выступать на банкетах, так и не привык; совещание или собрание — другое дело, а здесь — застолье, столько глаз на тебя смотрят, как стоишь с рюмкой, готовясь выпить. Он постарался сказать покороче, это понравилось, крикнули «ура!», выпили. Шергов захмелел с первой же рюмки, раскраснелся, повернулся к Николаю Васильевичу.

— А ты, Николай, бог! — с искренней восторженностью произнес он, сжимая в кулаке вилку с наколотым на нее маринованным грибом; видимо, чтобы больше не путаться в этих «вы» и «ты», Шергов решил перейти на интимный тон. — Ты мне поверь. Я зря не похвалю, хоть пытай… Но как ты вчера, а?! Будто музыку вел. Эх, Николай, какое это счастье так уметь работать, какое счастье. Я перед хорошей работой на колени в ноги упаду, лоб расшибу — не стыдно, радостно. Давай за тебя выпьем, сепаратно, а?

— Да ты закуси, — мягко сказала Надя и повела его руку с вилкой к его рту; он механически сжевал гриб, и Надя быстро пододвинула ему тарелку с закуской: — Поешь, потом выпьете. Николай Васильевич подождет…

— Ну да, ну да, — покорно согласился Шергов и стал закусывать.

А Николай Васильевич оглядывал стол и все думал, думал о Митьке; мысли о сыне не покидали его с тех пор, как позвонила Маша, и сейчас он размышлял: «Надо ведь свадьбу… Даже не узнал, что они там решили: в ресторане или дома?» — и тут же вспомнил, как Шергов был у него распорядителем на свадьбе, а хороший же стол тогда накрыли: бутерброды, печеная картошка, селедка к ней и водка. Было весело, и Шергов был весел, всклокоченный, старался всех смешить; ему захотелось напомнить об этом Шергову, он повернулся к нему, заметил, как Шергов нежно гладит Надю по руке, отвернулся и опять оглядел стол. Ежов уловил этот его взгляд, истолковал его по-своему, склонился к Николаю Васильевичу, доверительно зашептал:

— Вы не беспокойтесь, Николай Васильевич, порядок будет полный. Опыт есть, такие обеды без всяких эксцессов проходят. У меня тут на всякий случай несколько дружинников сидят и, кроме минеральной, — ничего. Им на потом оставлено… Так что, если кто переберет, его тихо, тихо, на дежурную машину и домой, баиньки… Ну что же, надо бы сразу и по второй!

Он тут же легко поднялся, постучал вилкой по стакану, за столом смолкли разговоры, и Ежов сказал:

— По русскому обычаю за первой вторая бежит. Вот под эту самую вторую пусть и промолвит доброе слово уважаемый наш директор Антон Петрович Шергов…

Шергов вздрогнул, он не ждал, что Ежов назовет его, смущенно крякнул, а Надя, пока аплодировали, быстро поправила ему съехавший набок галстук. Шергов встал, по привычке растопыренными пальцами потрогал очки и тут же вскинул руку, провел ладонью по волосам.

— Конечно, праздновать надо, — сказал он. — Кто спорит? Все же вон какой цех заработал. Только ведь он и раньше мог… Так я за то хочу выпить, чтобы мы не только «ура» друг другу кричали, а и про совесть помнили. Вот за это, товарищи!

Он выпил стоя, одним махом и сел, а Ежов, чокнувшись с Николаем Васильевичем, весело подмигнул:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза