Миг счастья ускользающий

Она попыталась запомнить его таким, какой есть, запечатлеть навсегда эту последнюю картинку. Ее Ден, преданный и прирученный. Тот, кого она почти что родила заново, создание собственных рук. Ее Ден. Нет, уже не ее. Взрослый, самостоятельный человек, мужчина, не боящийся любить, зависеть, открыть и подарить себя женщине. Нашедший в себе силы для преодоления любых испытаний…

Он неожиданно улыбнулся:

– Все будет хорошо.

Лена кивнула:

– Все будет о’кей. Там, в гостиной, твой тетрис. Я принесу.

– Не надо. – Денис помотал головой. – Оставь. Дочкам на память.

– Я тебя люблю.

– Взаимно.

Они играли шутливую, комедийную репризу, как клоуны на арене цирка. Единственное и вечное лекарство от разбитой вдребезги души – смех над самим собой.

Он прошел мимо, почти не задержавшись, лишь мельком коснулся ее руки. Вышел в коридор. Она ждала, кусая губы, чтобы не окликнуть его, не вернуть. Хлопнула дверь.

Глава 20

Лена не стала следить из окна, как он идет. Зачем? На этот раз она не побежит вслед, а он не станет поджидать ее на остановке. У нее не было никакого сомнения в том, что Денис действительно уедет, как и обещал, сегодня же вечером, на том самом поезде, на котором они должны были ехать вместе. Уедет, потому что она так велела, а на данном этапе жизни ее слово для него закон.

Потом, конечно, все изменится – будет вспоминаться сначала с грустью, потом с грустной улыбкой, а после и вовсе со смехом. Но это потом, когда пройдет много времени. А сейчас – она обязана решать за двоих, с холодной головой, отключив все без исключения эмоции, в том числе жалость к самой себе. Что поделать, хирург тоже бывает жесток, когда через боль и кровь отсекает то, что несет в себе смертельную угрозу…

…Лена неожиданно поймала себя на том, что беззвучно проговаривает ненаписанные строки своей книги. Они рождались у нее в голове словно сами собой, ниоткуда.

«…Феофанов ошибался, думая, что в его душе больше нет места страстям. Пройдет еще двадцать лет, и пятидесятитрехлетний старик поймет, что снова мучается недугом юности.

Анна, милая Анна, дочь старых добрых знакомых, в имении которых гостит Аполлинарий, – зачем вдруг ты попалась на пути, улыбнулась очаровательно, и столько в этом света, простоты и наивности?

Ей было всего-то семнадцать. Она гуляла по только-только зацветающему майскому саду, осененная кипенно-белым кружевом вишневых деревьев. Ее крошечная ручка в тугой перчатке изящно держала зонтик. Она смеялась, заливисто, звонко, как можно смеяться, лишь едва-едва расставшись с детством. И Аполлинарий шел с ней рядом и тоже смеялся. До тех пор, пока не увидел обращенные на него глаза.

Ночь он не спал. Установил на мольберте холст, смешал краски. Нет, он не собирался нарушить свое обещание и писать портрет Анны. Его мысли занимало совсем другое.

К утру «Миг счастья…» был почти готов. Аполлинарий нанес несколько последних штрихов. Вынес непросохшую еще картину в гостиную, отдал распоряжения прислуге. Затем велел запрячь лошадей.

Когда Анна проснулась, ей передали «подарок от господина Феофанова». Сам он был уже за много километров от гостеприимной деревеньки, на пути к Москве. Анна дрожащими руками взяла полотно, глянула на него, и по ее розовым щекам потекли слезы.