Миг столкновения

– Я так рада, что Руби хочет помириться. Она говорит, ты ей вовсе не звонишь и не пишешь.

Версия для мамы: Руби и Амала не желают со мной общаться после того, что случилось в марте. Наверняка так и есть. Можно даже не проверять. Я и не проверяла. Не дала им шанса отвернуться. Амала и правда не пыталась войти в контакт, а вот Руби и звонила, и сообщения слала, и даже приходила ко мне. Я притворилась, что никого нет дома.

– Птенчик мой, – вкрадчиво начинает мама. – Руби ведь в курсе, правда? Руби знает про биполярное расстройство?

Молчание – уже исчерпывающий ответ; тем более что я маме в глаза взглянуть не могу. Мама отстраняется.

– Вивьен! Вы с Руби столько лет дружите! Как ты могла не сказать ей? После всего произошедшего?

– Я что, все ей выкладывать обязана? Нет! И тебе – тоже!

Моя следующая фраза отметает все возможные возражения.

– Ты мне даже не говоришь, кто мой отец, а я должна отчитываться, с кем дружу, с кем не дружу, с кем помирилась, с кем не помирилась?

– Это совершенно разные вещи, – мрачно изрекает мама. – Я тебя защищаю и буду защищать до тех пор, пока ты не вырастешь и не окрепнешь духом. Потому что есть определенные… реалии, которые…

– Может, я тебя тоже защищаю.

Знала бы мама! В смысле, кое-что ей известно – про татушку, про то, как я деньгами швырялась, покупала тряпки, подарки. Но вот что конкретно я натворила на шестнадцатилетии Руби – мама не в курсе.

– Ты говорила, что хочешь остаться в Верона-ков.

Я обещала подумать. Мы останемся, если так для тебя действительно лучше.

Мама прищуривается с самоуверенностью человека, скрывающего козырь в рукаве.

– Но если ты решила попросту спрятаться – мы уедем из Верона-ков. Так-то, Вивьен.

Странно говорит – будто одно полностью исключает другое.

– Тут нечего стыдиться, Вив. Ты больна…

– СТОП. У тебя уже навязчивая идея появилась.

Глаза наполняются слезами, руки сжимаются в кулаки, складывают тугую, твердую открытку.

– У меня ведь день рождения! Неужели нельзя хотя бы сегодня…

– Прости, – шепчет мама. – Зря я начала. Я просто беспокоюсь, вот и… Ты, наверно, не наелась? Спускайся, я омлет приготовлю.

Когда мама уходит, вскрываю конверт. В нем открытка – разумеется, самодельная. Не устаю восхищаться умением Руби вырезать из бумаги. Она с самыми замысловатыми, детальными картинками справляется. Руби легко удаются коллажи: например, фото из «Нэшнл Джеогрэфик», на котором запечатлен разлив нефти, она помещает на кожаную курточку, фото цветущего хлопчатника комбинирует с фото облаков, а воздушный шар оформляет принтами в елочку и горошек.

Эта открытка выполнена в нехарактерном для Руби сентиментальном стиле; бумажная девочка у окна спальни – конечно, сама Руби. На месте и угольно-черная рваная челка, и помада цвета фуксии, и черные легинсы.

Для стеганого одеяла – цветочный принт, для оконной рамы – фото березовой коры, для знакомой блузки с вырезом-лодочкой – полоска.

Сердце нарисовано отдельно той же краской, что и жарко-розовые губы. За окном вместо неба – квадратик, вырезанный из географической карты. Еще одно сердечко – крохотное, алое – помещается в штате Калифорния.

Слезы мешают читать. Ох, Руби. Давай разбивай уже и настоящее мое сердце. Семь слов каллиграфическим почерком: «С днем рождения, Вив. Скучаю по тебе». Ни больше ни меньше. Руби не требует объяснений, не обвиняет. Про Амалу ни гу-гу: что она думает, ненавидит ли меня так, как должна бы, по моему разумению.

Пальцы уже треплют верхний край открытки, велико искушение порвать ее в клочья. Нет, Руби не стала бы так стараться лишь для того, чтобы внушить мне чувство вины. Она хотела внушить другое чувство – уверенность, что я по-прежнему любима. Но раскаяние все-таки хлынуло в вены, бурлит, клокочет, жжет, как кислота. Распространяется по всему организму.

После мартовских событий я была уверена, что не заслуживаю таких подруг – да и вообще никаких. Я ведь только и делаю, что предаю и оскорбляю.

Но после открытки я решаюсь послать сообщение. Сколько я их получила от Руби, этих попыток достучаться; большую часть удаляла, не читая. И вот наконец набираю пять слов – доверяю мобильной связи то, что чувствовала все эти месяцы. «Я тоже по тебе скучаю».

* * *

В доме Дэниэлсов отвлекаюсь, у меня другая забота – превратить маленькую девочку в пышнохвостую птицу.

– Ну-ка, Лия, повернись.

Лия послушно поворачивается.

– Вот это да! По-моему, таких чудесных павлинов еще и на свете не бывало!

Джонаса дома нет, он уже в ресторане, колдует над праздничным ужином. Зато здесь Сайлас, Бека и Исаак. И они согласны: из Лии получился замечательный павлин. В синем трико с блестками, с веерообразным хвостом, Лия просто бесподобна. Напоследок обвожу ей глаза белой, а затем черной краской. Лия пританцовывает, чуть ли не с бо́льшим нетерпением, чем я сама, ждет вечеринки в мою честь. Не могу дознаться, кем нарядятся Сайлас, Бека и Исаак; Джонас велел им помалкивать, пусть будет сюрприз.

– Ладно, ребята, сюрприз так сюрприз. Пойду-ка я домой, мне ведь тоже надо переодеться.