Миг столкновения

Мы с Джонасом уходим лишь после того, как я минимум дважды обнимаю каждого из гостей, и даже Наоми, которая цепенеет от такой бесцеремонности. Мы уезжаем на «Веспе», причем рулит Джонас, хотя это не его скутер и не его праздник. Так вот, Джонас заруливает домой за шлемами. Утверждает, что приготовил еще один сюрприз. Закрываю глаза, сцепляю пальцы у него на поясе; за спиной бешено бьются крылья.

Джонас держит путь к океану; долго-предолго мы катим по берегу, останавливаемся, лишь завидев строение, очень похожее на церквушку с колокольней. Конечно, никакая это не церквушка. Это маяк. Свет не горит, но и без него понятно, по форме: башня с винтовой лестницей, снабженной черными металлическими перилами. Стеклянная планета в птичьей клетке.

– Идем.

Джонас тянет меня за руку.

– Что, прямо внутрь? А можно?

– Можно. Мой отец знаком со смотрителем. В смысле, был знаком.

Из кармана Джонас достает ключ на засаленной бечевке, отмыкает дверь. Система труб наводит на мысли о пряничном домике, где окошки из мятных леденцов, а крыша – из лакричных. Внутри маяка пыльно, сосновый стеллаж завален открытками, заставлен моделями кораблей. Под внимательным взглядом Джонаса рассматриваю безделушки, глажу корешки книг о море.

– Папин друг, с тех пор как на пенсию вышел, в сувенирном магазине подвизался. Маяк уже не используется по назначению, но наше Историческое общество отреставрировало его. Правда, давно; я тогда еще не родился. И оно того стоило, потому что маячные туристы валом валят, – объясняет Джонас.

– Здесь просто волшебно.

Говорю шепотом, боюсь спугнуть местные привидения.

– А по лестнице подняться можно, Джонас?

– Нужно! По-твоему, я тебя сюда притащил ради этой комнатушки?

Он улыбается, крайне довольный собой.

– Вив, тебе не холодно? А то возьми мой смокинг.

Взбиваю руками волосы.

– Ни за что. Такое платье смокингом закрывать – это же преступление.

Иду за ним по винтовой лестнице. Даже по затылку видно – Джонас улыбается от уха до уха, потому что понял: я совершенно покорена. Сердце колотится вчетверо быстрее – оттого, что лестница гудит под ногами, оттого, что все замерло в предвкушении. Едва мы ступаем на верхнюю площадку, в уши врывается ветер. Теплый, упругий – тихоокеанский. Впитываю ветер вместе со звездным простором. На миг теряюсь, не могу соизмерить новую высоту с новой глубиной. Понимаю, зачем здесь перила мне по пояс.

– Вот это да!

Сама еле слышу свое восклицание – ночь заглушает его. На вечеринке меня переполняло чувство общности с жителями Верона-ков и со всем человечеством; сейчас ощущения совершенно иные. Вся Земля – корабль; я стою на капитанском мостике, правлю прямо в космос под благосклонным взглядом сизой Луны. Задаюсь вопросом: может, это и есть югэн, глубинная, истинная красота бренного мира; красота настолько неуловимая, что вызывает лишь немое изумление и не имеет имени? Ни у слова «югэн», ни у моих чувств нет аналогов в английском языке, и вот я гляжу на Вселенную без слов и без мыслей, с одной только благодарностью за место в первом ряду партера.

– Закрой глаза, – говорит Джонас.

Немедленно повинуюсь и сразу же слышу музыку. Судя по качеству звука, музыка доносится из старого радиоприемника. В следующее мгновение моих век касается световая вспышка – будто солнце вынырнуло из тьмы. Открываю глаза. За спиной горит маячный огонь – слишком яркий, чтобы повернуться к нему лицом. Сбоку возникает Джонас, его руки крепко держатся за перила.

– Наш муниципалитет кучу денег угрохал, чтобы этот маяк оставался в рабочем состоянии. Свет зажигают только по особым случаям.

– Тебе разрешили зажечь маяк в честь моего рождения?

С ума сойти. Вот же я дурой была в начале лета! Миссию себе придумала – развеселить Джонаса Дэниэлса!

Джонас улыбается.

– Скажем так, я лучше рассыплюсь в извинениях после, чем пойду спрашивать разрешения до.

Так, рядом, мы стоим долго-долго, слушаем музыку, оттененную белым шумом прибоя.

– Меня сюда еще папа водил, – наконец говорит Джонас. – Это он притащил радиоприемник, чтобы слушать трансляции бейсбольных матчей. Я в детстве обожал бейсбол. И корабли. В Верона-ков настоящих кораблей нет, одни развлекалки для туристов.

– Еще бы тебе корабли не любить.

Поправляю крепеж крыльев, добавляю:

– Ты же был капитаном дальнего плавания.

Джонас улыбается, качает головой. На лице написано: «Ох, Вив, чудо ты мое!» Вслух Джонас произносит:

– С папиной смерти я здесь не был.

Звучит покаянно, будто Джонас сознается в слабости или грешке.

– Я хотел, чтобы ты это увидела, Вив.

Понятно, что скрывается за этими словами: «Я хотел, чтобы ты прониклась мной, Вив». И я проникаюсь. Вот он стоит, освещенный маячным фонарем, глаза долу, рот вымучивает улыбку, вихры пляшут под ветром. Я знаю, Джонасу трудно говорить об отце, каждое слово медленно поднимается по трахее, а на выходе, в горле, слова образуют затор. И я молчу, держу за зубами свой не в меру длинный язык, чтобы Джонас мог облегчить душу.

– Вив, ты слышала пословицу: «Кораблям безопаснее в гавани, но строились-то они для плавания»?