Слово за слово — и мирный разговор быстро перерос в перебранку, а потом и вовсе обычно спокойный и миролюбивый хозяин указал Кузьме на дверь. Тот не ожидал такого поворота событий, поначалу опешил, смотрел исподлобья, в бессильной злобе сжимая кулаки, а когда, отступив назад, задел оставленный у дверного косяка топор, решение принял сразу. Хозяин, уставший от трудного неприятного разговора, тяжело опустился на лавку у стены и отвернулся, чтобы не видеть, как покидает его дом человек, вызывавший теперь одно лишь отвращение. Кузьма же в этот момент быстро нагнулся, схватил топор и кинулся на бортника, который повернул голову навстречу легким шагам и успел только увидеть, как блеснул в руке убийцы тяжелый колун.
Кузьма с презрением наблюдал, как мертвое грузное тело с шумом упало с лавки, заливая широкие половицы кровью, и уже собрался кинуться к заветному сундучку, припрятанному в темном погребе, как ощутил на себе чей-то взгляд. Он обернулся.
У занавески, отгораживавшей от горницы угол за печкой, где спала дочка бортника, стояла хозяйка. Широко раскрытые ее глаза будто остекленели, большими ладонями она прикрыла рот, распахнутый в безмолвном крике, словно пытаясь удержать этот крик ужаса в себе. Кузьма, не раздумывая, шагнул вперед. Улыбаясь, он приближался к своей новой жертве, которая, понимая, какая участь ждет ее, была не в состоянии сдвинуться с места. Женщина только вскинула руки, пытаясь загородиться от удара. Он ударил ее несколько раз, уже упавшую, прислушиваясь к хрусту разрубаемых костей, потом, оторвавшись от этого занятия, поспешно откинул занавеску и оглядел укромный уголок, но девчонки там не оказалось.
Поигрывая топором, он спокойно посмотрел по сторонам, потом нагнулся к телу хозяйки, которая едва ли не с первого дня называла его сынком. Дрожащими от нервного возбуждения пальцами он осторожно снял с ее залитой кровью шеи ожерелье, поднял безжизненную руку и стянул с запястья тонкие витые обручья, попытался снять широкий перстень.
Его Кузька давно приметил и всякий раз, когда проворные женские руки накрывали стол для трапезы, разглядывал с нескрываемым интересом затейливый рисунок, украшавший перстень. Однажды, заметив этот внимательный взгляд, хозяйка, кивнув в сторону мужа, не без гордости сказала: «Подарок его первый».
Перстень все никак не слезал с быстро побелевшего холодного пальца, и Кузьма уже потянулся к лежащему рядом топору, но едва взялся за топорище, как перстень, будто живой, легко соскользнул в испачканную кровью Кузькину ладонь. «Ишь, каков упрямец! Испугался, что с пальцем оттяпаю, сразу сам слез!» — довольно усмехнулся Кузьма, вытер перстень о подол хозяйкиной поневы
[50]и напялил его на свой палец.За спиной скрипнула дверь. Он обернулся и увидел девчонку. Стоя на пороге, она безмолвно смотрела на лежащее в темной луже тело отца, судорожно прижимая к груди рыжего кота, который в испуге пытался вскарабкаться ей на плечо. Кузьма криво улыбнулся и сделал шаг к ней. Она только теперь заметила его, а за ним — безжизненное тело матери, в ужасе отвернулась, но, почувствовав, как приближается к ней этот страшный человек, очнулась и бросилась из горницы наружу. Кузьма не спешил: был уверен, что девчонке от него далеко не уйти. Выйдя на крыльцо, он углядел, как у хлева мелькнул подол ее светлой рубахи, и вразвалочку направился в ту сторону.
Широко распахнув ворота хлева, он мельком глянул по сторонам: за дощатой перегородкой толкались овцы, шумно дышала недавно подоенная хозяйкой корова, справа, косясь на вошедшего, переступала с ноги на ногу гнедая лошадь, на которой хозяин собирался в полдень ехать в лес. Кузьма, почти не раздумывая, направился к дальнему углу, куда из распахнутых настежь ворот едва проникал свет. Там из-под слежавшегося за долгую зиму сена предательски выбился край девчоночьей рубахи.
«Глупая, — подумал Кузьма, облизывая пересохшие губы, — нашла, где прятаться. Теперь уж ей не уйти. Да и куда она может податься».
Девчонка словно поняла, что ей не удалось спрятаться от убийцы. Она поднялась на ноги и, заложив одну руку за спину, а другой прикрывая ворот рубахи, вжалась спиной в бревенчатую стену. Дрожа всем телом, безмолвно ожидала своей участи.
Ее враг приближался медленно. Он будто оттягивал тот сладостный миг, когда овладеет молодым, еще не успевшим сформироваться телом, и в предвкушении этого молча улыбался. А она уже чувствовала его тепло и тяжелый запах.
Враг был уже совсем рядом, и девчонка, неожиданно оттолкнувшись от стены, резко взмахнула рукой. Мелькнул серп перед не успевшим ничего понять Кузьмой, который вдруг ощутил невыносимую боль, мгновенно пронзившую глаз, а затем щеку. Он заорал, инстинктивно пытаясь успокоить боль, приложил к лицу ладонь, и тут же заорал еще сильнее, ощутив, как между пальцами сочится липкое горячее месиво.