Миг жизни

— Нечего… Да… — сказал Варенихин и вдруг спросил, испытывая потребность ответа на глубоко затаившийся в нем давний вопрос: — Но кто же все-таки сильнее в соревновании «Атомная станция — человек»?

— Атомные станции пока сильнее, — не задумываясь, сказал Суханов. — Но они наше отражение. Как мы их сотворили, так они нам и отдают. Отражают в себе количество и качество нашего труда. И тут уж ничего не поделаешь. То есть поделаешь… Постепенно ведь все улучшается, совершенствуется. А когда мы, люди, станем лучше, тогда и создаваемое нами улучшится. А импульсы… Они тоже отражение. И мы их будем ловить завтра на комиссии. Это ведь не блохи. Переловим. — Суханов встал с койки и, как-то осторожно ставя ноги и глубоко сунув руки в карманы брюк, в носках прошелся по ковру. — И знаешь, отчего я устал? От радиоактивной грязи. То там льет, то здесь, то газят кассеты, то выбросы растут. Глаз да глаз нужен. Но усталость. На пределе работаем, Петр Кузьмич… И это тоже наш облик. Вот откуда усталость… Душно у тебя что-то.

Суханов открыл дверь на балкон. В комнату пахнуло свежим ночным воздухом и запахом прохладной листвы.

«У него все просто и ясно. Он молодой и здоровый», — печально подумал Варенихин.

Два директора, маленький и большой, молча прошли в лоджию.

— Ух, какое небо! — восхищенно воскликнул Суханов. — Посмотришь вверх — и сразу ощущаешь себя букашкой.

А небо и впрямь заколдовывало воображение — огромное, черное, густо усыпанное прозрачными вздрагивающими звездами.

— И во! Погляди, Петр Кузьмич! Ух ты-ы! — вскричал Суханов. — Звездопад! Вон! Вон! И еще вон там! Вот это да-а! Вселенная обстреливает Землю. Тоже ведь импульсы. — Суханов рассмеялся и похлопал Варенихина по плечу. — Но между Землей и космосом — атмосфера. Не-ет! И ты посмотри, сколь благородна, как самоотверженно встречает она удары!.. А мы… лупим изнутри… Вот ведь фокус. Но ничего, придет время — научимся работать как следует. А сейчас спать. Завтра напряженный день.

Звездопад продолжался. Метеориты яркими и широкими огненными штрихами рассыпались на густо-черном бархате неба и сиротливо гасли.

«Как мгновенно все в этом мире», — с грустью отметил Варенихин.

Они легли. Петр Кузьмич вскоре заснул. И как только закрыл глаза, сновидение сразу явилось к нему. Он причмокивал во сне губами, то и дело высоко вскидывал брови и недовольно мычал. Из черного ночного неба прямо на него летела золотая бабочка. Она все росла, увеличивалась в размерах и вдруг превратилась в его Лялечку. Прыгнув дедушке на руки, Лялечка лукаво посмотрела на него и спросила:

«Дедушка, а ты был молодой?»

«Был», — ответил Варенихин, вскинув брови.

«А маленький?» — не унималась Лялечка.

«И маленьким был…»

«А где же твои волосы? Ты будешь снова молодым?»

Варенихин умиленно рассмеялся.

«Господи! Какая она хрупкая… Какой крошечный комочек жизни!»

И, крепко-накрепко прижав внучку к себе, с грустью сказал:

«Никогда… Но ты моя молодость, мое бессмертие…»

Лялечка вдруг задергала ножками, уперлась ручонками в грудь деда, пытаясь вырваться из его рук.

А Варенихину стало так тревожно за внучку, так забеспокоился он, боясь, что она вновь улетит далеко и невозвратно. Крепко прижимая ее к груди, Варенихин вдруг заплакал, стал целовать милое нежное личико, шепча:

«Лялечка, радость моя, не улетай, пожалуйста, не оставляй дедушку…»

Суханов еще не спал. Он услышал, как всхлипывает во сне Варенихин, включил бра и подошел успокоить товарища.

Лицо спящего Варенихина было искажено страдальческой гримасой плача. Он то и дело всхлипывал, из плотно зажмуренных глаз выступали слезы и струйками стекали к вискам.

Суханов подошел к Варенихину. Бережно взял товарища за плечи и попытался повернуть на правый бок:

— Петр Кузьмич, дорогой, повернись удобнее, так тебе плохо…

Варенихин испуганно открыл заплаканные глаза, пробурчав: «Да-да-да», — послушно повернулся на правый бок и сразу же спокойно засопел.

Суханов постоял над ним немного, вздохнул, погасил свет и вышел на балкон покурить.

Часто и глубоко затягиваясь и зябко передергивая плечами, он то и дело поглядывал на гигантское звездное небо, ощущая, как все существо его заполняет щемящее чувство одиночества.

Но в здоровом теле — здоровый дух! Чувство одиночества постепенно отошло, и будущее представилось Суханову не столь мрачным. И впрямь ведь. Атомные электростанции, которым он отдал двадцать лет жизни, — это и есть та самая «жесткая», вынужденная энергетика, с ее активным и зачастую вредным воздействием на внешнюю среду обитания человека. Космос, привнесенный в земные условия.