Миг жизни

«И тут импульсы», — подумал он, усмехнувшись, и открыл глаза.

«Но почему у Суханова при полутора тысячах импульсов активность выбросов в пять раз больше, чем у меня? Кто ошибается?..»

— Кто ошибается? Кто ошибается? Тра-ля-ля-ля! — пропел Варенихин на мотив колыбельной песни и засмеялся. — Баю-бай! Баю-бай! Варенихин, засыпай…

А перед его мысленным взором возник и равнодушно вел счет регистрирующий прибор, разноцветно сияя глазками ламп, а на шкале интегратора быстро бежали, сменяя друг друга, бесчисленные ряды огненных цифр. Импульсы… Счет продолжается…

Нитрон подействовал. В загрудной области стало легко и свободно. Варенихин глубоко вздохнул и вскоре сладко засопел. Лицо его во сне оставалось озабоченным и, лишенное печати раздумий, четче обнаружило давнюю и глубокую усталость.

Последние годы сон его неизменно сопровождали сновидения. Даже в дреме. И сейчас тоже. Во сне увидел он себя на ярко-зеленой, залитой солнцем лужайке. Он шел, а навстречу бежала внучка Лялечка в желтеньком, в красный горошек, платьице. Пухленькие ручонки ее, ножки в белых туфельках, большой голубой бант на белокурой головке были очень нежными и притягивали. И так она радостно и заливисто смеялась, таким счастьем были полны ее большие синие глаза, что Варенихин не выдержал, сам рассмеялся и, испытывая в груди необычайные легкость и освобождение, раскинул руки, побежал навстречу внучке, подхватил ее на руки, а она, смеясь, отталкиваясь от него своими пухлыми ручонками, острыми, тонкими, как бритвочка, ноготочками оцарапала ему нос. Потом Лялечка прижалась к его груди и сказала:

«Дедушка, скажи ветру, пускай он упадет на деревья, а то все дует, дует…»

«Ветер, ветер, упади на деревья, не дуй на Лялечку! — приказал Варенихин ветру, обнимая и целуя внучку и шепча: — Лялечка, крошечка моя!»

«Дедушка, ты колючий как ёжик!» — сквозь смех и радостные взвизгивания сказала Лялечка, дрыгая ножками и вырываясь из его рук.

Варенихин опустил внучку на траву, и она побежала, вскидывая пухлыми ручонками, как мотылек. И вдруг превратилась в золотистую бабочку и в густо-синем, потемневшем от жаркого солнца небе зигзагами полетела, все удаляясь, удаляясь…

Варенихин бежал за ней, пытаясь поймать, но куда там! Она была уже слишком высоко…

Он проснулся от сердцебиения, схватился рукой за грудь против сердца и ощутил ладонью мощные и частые толчки. Беспомощно моргая маленькими серыми глазками, пошарил рукой по кровати, ища очки.

«Да-а… Вот… Лялечка приснилась… Улетела мотыльком… К чему бы это?..» — с грустью подумал он, сев на койке и снова углубившись в раздумья о существе их спора с Сухановым.

«Вот заноза эти импульсы!» — сокрушался он, пытаясь убедить себя, что прав. Но где-то очень глубоко саднило и саднило сомнение. Неужели ошибка? Если да, сколько же тогда кюри вышвырнул он в атмосферу за эти годы? Но где же, наконец, Суханов?!

В этот миг дверь распахнулась и в комнату стремительно вошел невысокий, худощавый, сильно кудрявый человек, с желтым кожаным портфелем в руке, с темно-синими пятнами смазки на лице и руках. В воздухе легко повеяло запахом бензина.

— Наконец-то! — воскликнул Варенихин, приветствуя Суханова. — Заждался я тебя, дорогой мой директор!

— Мотор чинили, — белозубо улыбнувшись, сказал Суханов.

Энергично скинул с себя синий пиджак, нетерпеливо сдернул красный широкий галстук и пошел умываться.

— Черт бы ее побрал, эту технику! — сказал он, умывшись и с удовольствием протирая голубым махровым полотенцем сильно морщинистые и загорелые лицо и шею.

Потом они закурили. Сильно и дружно смоля, уселись друг против друга на койки.

— Ну, как жизнь, — Виктор Петрович? — спросил Варенихин, с грустью отмечая, что Суханов еще молод и полон сил.

— Устал, — сказал Суханов.

— Тяжкая дорога?

— Да нет. Вообще устал. АЭС — предприятие нелегкое, сам знаешь. Сейчас бы куда-нибудь главным спецом в проектный институт и тихонько себе, не торопясь, поразмышлять над какой-нибудь проблемой.

— Да-а, — вздохнул Варенихин. — Если бы… — А сам подумал: «Нет, не хочу я тихого угла, не хочу. Там я подохну скорее, чем в этом пекле. А он ведь на пять лет моложе…» — Но что это, у нас не стыкуется в счете, Виктор Петрович? — сказал Варенихин и смущенно рассмеялся.

— А по-моему, все стыкуется, — мягко ответил Суханов и столь же мягко, даже как-то ласково посмотрел на Варенихина. — И знаешь, в чем? Счет есть, импульсы есть, выбросы есть. В качественной оценке сходимся. В количественной — нет. Но посмотри, Петр Кузьмич, — глаза Суханова блеснули, — сколько дырявых кассет выдернул ты из активной зоны?

— Пятьдесят, — осторожно ответил Варенихин, соображая, к чему клонит коллега.

— А я — сто. В два раза больше. Но, может, у тебя методика поисков разуплотнений несовершенна? А может, я слишком усердствую. Но в таком деле лучше пережать, чем недожать. А в главном мы сходимся. Счет есть, выбросы есть.

— Да-а… — сказал Варенихин как-то разочарованно. — В главном — да.

Суханов рассмеялся.

— Ну и лады. Нам с тобой скрывать друг от друга нечего. Да и делить тоже. Товарищи по атомной судьбе.