Миг жизни

Громыхая цепью, в помещение электрощита ввалился сантехник Михайло Крончев с талью на плече. Хотел, видимо, немного посидеть и поболтать с Буркиным. Увидев Метелева, сделал вид, будто заглянул доложить, что нашел таль и идет на градирню.

— Позвони оттуда, Михайло Иванович.

— Обязательно. А как же… — сказал Крончев серьезно и удалился, позвякивая цепью.

На панелях электрощита мерно гудела аппаратура. Вдруг пушечно громыхнули контакторы. Метелев от неожиданности вздрогнул и ощутил некоторую неловкость перед Буркиным.

«Все ясно, Афонин перешел на резервный, — подумал он и передернул плечами. — Нервы…»

Через несколько секунд зазвонил оперативный телефон. Буркин с готовностью схватил трубку и тут же со слов ДИСа записал в оперативный журнал о переходе на резервный насос.

— Ну как жизнь, Евгений Михайлович? — намеренно громко и несколько разухабисто спросил Метелев, тем самым как бы говоря, что можно немножко отвлечься от производственной темы.

Буркин улыбнулся, глубокие морщины исчезли, и губы натянулись до белесовато-синего блеска. Он как-то смущенно склонил голову вправо и, подняв очень прозрачные голубые глаза, полные влажной чистоты и открытости, тут же опустил их.

— Какая там жизнь, Виталий Иванович… — ответил Буркин и хрипло прохехекал.

«Вот, вот-вот… — подумал Метелев. — Именно глаза и есть главное в этом странном лице… Они всегда без занавесок… Прошел войну… Танкист…»

Метелев представил Буркина за штурвалом боевой машины, идущей в атаку. И его глаза в это время…

«Он хороший человек… — подумал Метелев. — Незащищенный какой-то, но…»

— Какая там жизнь… — услышал Метелев сквозь раздумья и переключил внимание. Темно-малиновое лицо Буркина приобрело буроватый оттенок возбуждения. — Нету жизни, Виталий Иванович…

— Что случилось? — встревоженно спросил Метелев.

Буркин снова склонил голову к плечу, затем опустил ее к столу и долго молчал. Потом поднял глаза, настолько тревожно влажные, что Метелеву показалось, будто в них слезы. Но Буркин не плакал. Он заговорил каким-то жалобно-трескучим голосом, быстро перескакивая с факта на факт.

— Жена, Виталий Иванович, скурвилась… Две дочки у меня… Старшей семь минуло… А младшенькой — четыре всего… Дороже их нет у меня…

Он очень часто заморгал и обмакнул кулаком глаза. Но слез видно не было.

Метелев вспомнил вдруг, как встретил однажды на улице Буркина с дочками. Тот вел их за руки. Шел весь распрямленный, ясный, радостный. И в глазах его было столько счастья, что оно даже как-то передалось Метелеву, и он долго еще нес в себе частицу чужого тепла.

— Из ямы ее вытащил… По рукам ходила… Дура же… Поверьте… Семья была… Покой души… Как без него теперь жить?..

Метелев сочувственно смотрел на Евгения Михайловича, думая, что совсем нечаянно окунулся в чужое несчастье.

«Надо как-то успокоить его… Нельзя так…»

Напряженно думая, как это сделать, он слушал.

— Связалась, паскудница, с Мирошкиным…

— Как?! — удивился Метелев. — С главным энергетиком?

— С ним самым…

— И есть доказательства?

— Пока явных нет, но я за ними слежу… Благо, у меня мотоцикл…

— А у него, кажется, «Волга»? — спросил Метелев машинально, безо всякой задней мысли, но тут же понял, что прозвучало это бестактно.

— Я любую «Волгу» на своем «Иже» делаю… Я их все равно застукаю, вот увидите…

— Но какие все же доказательства? — суховато спросил Метелев, поняв, что конструктивный подход, может быть, несколько успокоит Буркина.

— Какие?.. Есть доказательства… Не явные пока. Косвенные… Я у нее все перерыл… Во всех углах… В белье… Кое-что есть, — глаза у Буркина стали сухими и бесцветными. — Улики всякие…

Метелев опустил глаза, еле сдержавшись, чтобы не встать и не уйти от охватившего его вдруг неприятного чувства.

— Но это еще не все… Мирошкин подал в товарищеский суд… — Буркин задумчиво захехекал, будто был наедине сам с собой. — К психиатру уже таскали… Хе-хе-хе… Говорит — ригидный тип, ревнивец. Предлагает подлечиться…

— Что-что? — спросил Метелев, чувствуя, как в груди у него занялось и подступило удушье.

— Я, Виталий Иванович, за свою семью драться буду… Я готов пройти через все, лишь бы семья осталась… Она же, дура, ни хрена не бельмесит… Я ж все, все делаю… И дочки на мне, и она на мне… Ничего мне не надо… Я готов их себе всех на горб посадить и нести, пока не умру… Вот какие дела…

Метелев встал. Судорожный холодок пробежал по телу. Буркин сидел все так же потупившись. Виталий Иванович сквозь мгновенно навернувшиеся нежданные слезы увидел, как искривилось и стало расплываться темно-малиновое лицо Буркина, быстро отвернулся и сделал несколько шагов вдоль щитов с аппаратурой.

— Не беспокойтесь, Виталий Иванович, всё лады… Это на работе нисколечко… Все чин чинарем… Наша смена по электроцеху первое место держит… Вот и на доске висим… Хе-хе-хе…

У Метелева как-то враз высохли слезы. Он подошел к Евгению Михайловичу и, не пытаясь скрыть волнения, сказал:

— Ты очень правильно говоришь, Евгений Михайлович. У тебя за плечами война… Не мне тебя учить… Держись… Я верю, ты выстоишь… Семья… Это последнее, самое последнее… И главное… Я очень тебя понимаю…