Миг жизни

Игошин, стройный, сухощавый, с маленьким птичьим лицом, встал и начал докладывать. Метелев слушал, думая, сколь точен и аккуратен этот парень, в недавнем прошлом, по службе во флоте, старшина турбинного отсека атомной подводной лодки. Если уж Игошин прошел по тракту основного контура и боксам, то после него можно не ходить, он не упустит самой маломальской мелочи. Все тщательно опишет и, если сможет, устранит своими силами. Веки у Игошина воспалены, черные большие, чуть выпуклые глаза блестят, щеки запали, подбородок скошен, большой широкий лоб на этом, как казалось Метелеву, очень экономно собранном лице господствующе преобладал.

— Ладно, Виктор, хорошо… — остановил его Метелев. — Давно с обхода?

— С полчаса, — ответил Игошин и, заглянув в оперативный журнал, поправился: — Сорок две минуты назад… — и улыбнулся, не обнажая зубов.

— Ну добре. Я тоже пройдусь, — сказал Метелев и, подойдя к ТИССу (прибор для замера бетта-активности), замерил активность на бутсах. Стрелка лениво поползла вправо. По три тысячи распадов на каждой подошве… Он снял датчик и померил сверху — фон…

— Мне с вами? — спросил Игошин.

— Не надо, — ответил Метелев и пошел к выходу.

Но тут Гриднев тронул его за рукав:

— Разрешите, та сазать, Виталь Иванович…

Метелев оглянулся. Гриднев стоял, сунув руки в карманы замусоленного белого комбинезона, отдаленно похожий на Буратино — такой же хохолок на макушке, такой же упрямо вздернутый, чуть покороче, правда, нос, очень выразительные горящие бусинки глаз. Весь малюсенький, настороженный какой-то. По причине малого роста голова всегда задрана вверх и немного задорно наклонена вправо.

— Та сазать, вопрос накопился… Таво… Кумекаю насчет одного здеся… Перспектива, значит… Ответ не дают… Они вот смеются… — кивнул он в сторону Игошина.

Игошин улыбается и отходит в сторону.

— Ну что у тебя?

— Я, значит, машинист питательного узла… Ну пусть… Значит, та сазать… Выучил я здеся все… Скучаю…

— Но ты же на машиниста турбины готовишься.

— Ну да… Оно конечно, готовлюсь… Буду… А куда ей деться?.. Буду… А потом? А?.. — Гриднев еще сильнее нагнул голову к плечу. Бусинки глаз выражали не то чтобы смятение, но озабоченность — это точно. И к тому же несколько поблекли.

— А потом? — Метелев смотрел на него, и ему становилось весело. — Ты сколько классов закончил?

— Шесть и седьмой коридор… Интерес пропал…

Видно было, что вопрос об образовании несколько смутил машиниста.

— А ты учись, — сказал Метелев. — Вот тебе и перспектива.

— Учусь. Экстерном прямо в десятый. Сидю на уроках… С алгеброй туговато… А так, что ж — можно впольне… Но все же долго это… — И оживился. — Вот у мене вопрос. А можно апосля турбины сигануть враз к вам на пульт? А?.. И управлять за всю АЭС?..

Игошин смущенно рассмеялся:

— Хватил, Толя!

Метелев тоже рассмеялся и сказал, что подумает. Гриднев немного сник, но все же сказал, что «впольне могет это дело изучить, пусть допустют только…».

Спускаясь вниз, Метелев, по инерции еще ощущая веселость после разговора с Гридневым, думал:

«А что? Вполне даже может быть, что старина Анатолий Петрович прав. Поднять надежность оборудования, станции в целом — и добро пожаловать! Атомщик Гриднев с восьмиклассным образованием — в управленцы, за пульт атомного гиганта! А что! Вполне! Восемь классов и четко отработанные навыки. Ничего страшного! Еще как будут работать! Зато сколько гордости, каков запас до «кризиса», потенциал доверия… А голове инженера впо-олне можно дело и посложнее поручить. Среднему образованию — динамику отлаженного процесса, высшему — динамику неизвестности!.. Вот тогда будет дело!..»

Он невольно вспомнил аккуратность и дотошность Гриднева в деле, удивляющую порой оперативность при отличном качестве исполнения и… этот живой, пытливый блеск глаз…

«Молодчина, Анатолий Петрович! Так держать!..»

4

Он подошел к боксу сепараторов, откинул два барашка и с силой потянул на себя многотонную чугунную дверь, которая служила биологической защитой. Оглушило грохотом несущегося по трубопроводам пара. Здесь же находились главные дроссельные клапаны атомного реактора, на которых срабатывался перепад в тридцать атмосфер, что и создавало основной тон шума, напоминающего грохот реактивных двигателей.

«Ну и ревет!» — подумал Метелев, поморщившись, как делал всякий раз, когда посещал этот бокс.

Он врубил подряд три выключателя, но загорелась всего лишь одна двухсотваттная лампочка.

«Сгорели… — мелькнуло у него. — Немудрено в этом пекле…»

Метелев прошел метровый порог и ступил ка металлическую рифленую площадку, от которой круто вверх через сплетения трубопроводов и оборудования уходила сварная металлическая лестница. Все тело его сразу охватило сухим жаром. Одежды не чувствовалось, словно его сразу раздели догола и он попал в сухую парилку. Пытался вспомнить, сколько же показывало на лагометре (регистрирующий прибор) по сепараторному боксу. Кажется, восемьдесят градусов…