Мигранты. Писарчуки

– Вчера было вчера, а сегодня – это сегодня, – поднялась Диана с кресла и вихляющей походкой подошла вплотную к Михаилу Михайловичу. Не стесняясь Артамонова, как будто он был неодушевлённым предметом, чем-то вроде мебели, уселась, подзадрав почти до трусиков юбку, к Михаилу Михайловичу на колени, с претензией на грациозность изогнулась телом, интимно обвила его шею руками и, небрежно уклонившись от поцелуя, что-то напористо зашептала ему на ухо.

– Но… как я буду выглядеть?.. – кивнув в сторону Артамонова, из последних, видно, душевных сил пытался сопротивляться Михал Михалыч.

– Всё, я пошла!

– Стой… – Михал Михалыч чуть не плакал от отчаяния. Виновато-воровато поглядывая на Андрея Петровича, он наклонился к небольшому сейфу, встроенному в приставную к рабочему столу тумбу, отпер дверцу и дрожащей рукой вынул пару пачек стодолларовых купюр.

Диана презрительно фыркнула.

Михал Михалыч ещё более дрожащей второй рукой достал такую же, как две первых, пачку. Всего он держал сейчас ровно шесть обещанных Артамонову немалых, даже непозволительных с точки зрения некоторых его соратников вроде Никиты Гапоненко и Лидии Дармостуковой месячных окладов.

Диана молча забрала деньги из рук Мормышкина и, также ни слова не

говоря, ушла.

– Ты уж не обижайся, Петрович, – на Михаила Михайловича жалко было смотреть, – но вот, что осталось… а всю зарплату я тебе в следующий приезд отдам. Да хоть дня через три приезжай, в понедельник-вторник, всё будет в порядке. Отвечаю.

Он выскреб из сейфа остававшуюся там наличность – примерно тысяч пятьдесят отечественных рублей, или, сконвертировав эту сумму в американские доллары – одну восемнадцатую часть того, что унесла только что Диана.

– Возьми пока хоть это – хватит тебе и по городу нашему прогуляться в качестве карманных, и на вечерний ресторан с лихвой, если захочешь рассчитаться за наш общий ужин. У меня, конечно, на карточке денег достаточно, но Диана тебя зауважает сразу, если покажешь, что не халявщик, как всякие там Гапоненки, которых она на дух не переносит.

– Хорошо, Михал Михалыч, перебьюсь как-нибудь, а теперь давай о насущном…

– Давай, Петрович, выкладывай, как дела, а то всё во мне прямо чешется в предвкушении первого номера нашей с тобой собственной газеты.

– Ну, не совсем она наша, а пока что только твоя. Регистрировать-то её пришлось не на нас с тобой пополам, по пятьдесят процентов на брата, как договаривались, а полностью на твою фирму.

– Тут, Петрович, я ничего не мог поделать. Гапоненко со своей овцой-главбухом и остальной бандой родственников засаботировали вопрос так, что хоть бросай на полдороге. А мы же с тобой, ведь, не пальцем деланы, чтобы какая-то колхозная деревенщина могла заставить нас спасовать. Через некоторое время перерегистрируем как надо… только чтобы в качестве аргумента против этой гапонинской сволоты всё у нас получилось. Ведь получится?

– Да сделаю я тебе приличную газету, Михал Михалыч! Только руки мне не связывайте, а то с кадрами уже наколбасили: почти весь руководящий состав – ваши с Гапоненко ставленники, от которых больше горя, чем поддержки.

– Не скажи, Петрович! Одна только Луиза-рекламщица пятерых стоит. Деньги она способна приносить, и это главное. Ведь смысл любого бизнеса в чём? В прибыли! Это даже в уставе любого коммерческого предприятия одной из первых строк прописано.

– Но мразь эта Луиза конченная, и такую пилюлю когда-нибудь подсунуть может, что проклянём с тобой тот день, когда брали её на работу. А уж насколько нечиста на руку… говорить неудобно. Исхитрилась уворовать чуть не половину наличных, которыми расплачивался первый рекламодатель.

– Есть неопровержимые доказательства? Стопроцентные?

– К сожалению, только косвенные… специального расследования не проводилось, поскольку Гапоненко этому категорически воспротивился.

– С Гапошкой разберёмся, но, по большому счёту, всё это пока что эмоции, аргументов твёрдых за её немедленное изгнание нет. Будем прагматичнее – удачливых бизнесменов редко в народе поминают добрым словом, то есть все они якобы ворюги, проходимцы, негодяи и вообще враги своему народу. Но обанкротившимся ещё хуже – о них, чуток позлорадствовав, просто все забывают, и никто не протянет руку помощи в трудный момент. Упадёшь – толпа перешагнёт через тебя, лежачего, даже ни на секунду не остановится. Давай дальше, только по сути. И без Кобылкиной, о ней вопрос закрыт. Говоришь, блатных напринято много? Ну-ну…

– Суть, по тому же большому счёту, не в том, блатной сотрудник или пришедший сам по себе, с улицы, а в ценности его как специалисте и личной порядочности. А вот по этим двум главным критериям коллектив наш хромает заметно. Из всего творческого состава я могу назвать только двоих-троих, кому мог бы не раздумывая доверить серьёзную работу, не опасаясь ни брака, ни подвоха. Это как раз люди с улицы.

– И кто они? Страна в лице спонсирующей фирмы должна знать своих

героев.