– По журналистской части всего двое приличных и по профессиональным, и по человеческим качествам. Бесспорно, талантлив репортёр Шашечкин, хоть и немного баламут по жизни. Способен добыть самую эксклюзивную информацию в любой момент и из любого места, хоть из преисподней. Диву даюсь, как это у него получается.
– За эксклюзив и платить надо эксклюзивно. Деньги – лучший стимул.
– Я и хотел просить твоего согласия на определение ему втрое, на худой
конец вдвое большей зарплаты против средней по журналистскому цеху.
– Валяй! Кто ещё полезен больше других?
– Исключительно добросовестна, хотя, может, и не настолько талантлива как Шашечкин, а просто очень способна и достаточно дипломатична, хорошо воспитана международница Бильбашева, ей можно доверять официоз любого уровня, не подведёт. Уже двоих послов бывших союзных республик зазвала на живое интервью.
– И всё?
– Остальные… почти все подготовленные в показательный первый номер тексты пришлось забраковать – материалы тупо скачаны из интернета, во многих случаях наши сотрудники даже поленились элементарно сменить название или внести хотя бы небольшие изменения в содержание. А это как раз рекомендованные, а точнее навязанные мне твоей командой специалисты-самоучки, где-то как-то нахватавшиеся поверхностных навыков стряпать на скорую руку материальчики на все темы жизни, да и не стряпать даже, а переписывать ту же интернет-информацию.
– И сколько их у тебя таких?
– Да уж, вашей с Гапоненко милостью, только по журналистскому цеху – около десятка человек. А есть ещё командиры – мало вменяемые в работе, но очень себе на уме, чудаки не чудаки, а мерзавцы редкостные вроде тесно сдружившихся между собой родственных в чём-то душ Гнидо и Дзтракая, всерьёз считающих себя элитой на этом поприще. И всем плати зарплату, гонорары незнамо за что, за откровенную халтуру. Тебе что, Михалыч, денег своих не жалко?
– Да жалко, Петрович, жалко… только вот ходатайствуют за некоторых своих никчёмных знакомых и родственников такие люди, что выгоднее иногда потерять на зарплате бездарям, чем лишиться дружбы с этими людьми, их покровительства. Но и не все же откровенные бездари? Вот, этот, даже – Дз… фу ты, фамилию не выговоришь с первого раза… говорят, аж целую книгу сам написал.
– Книгу-донос на политика-ворюгу регионального масштаба, которого и без этой кучки собранного под одной обложкой компромата арестовывать и сажать за решётку можно без сомнений. Хотя, языком этот Дзтракая более-менее владеет, мог бы работать в каком-нибудь средненьком литературном издательстве правщиком текстов. Но в нашей газете он, – говорю, положа руку на сердце, – не нужен, тем более на такой высокооплачиваемой должности, которую занимает, открыто претендуя на ещё большее. Как, между прочим, и его друг-протеже Гнидо.
– А Гнидо что? За него меня просил очень уж крутой дяденька. Ну, очень крутой, понимаешь?
– Как журналист – посредственность, спасибо хоть, дисциплинирован и не ворует материалы из интернета, в отличие от прочих коллег, выдающих подобную добычу за свои творения. А в остальном… без году неделя в редакции, а уже претендует на роль неформального лидера. Влюбил в себя секретаря Машу, которая тоже не без твоего участия здесь оказалась, и удит через неё информацию, проходящую через приёмную. Копит, подлец, негатив…
– Ну, Петрович, всё равно не дрейфь, постепенно, спарив усилия, мы с тобой наведём порядок. Главное, ты не пасуй перед Гапоненко и его мымрой-кузиной, которые поопаснее всех вместе взятых Гнид и Дз… писателей-кляузников. А то, развели тут в офисе продаж родственно-земляческий шалман и проедают не меньше, наверное, чем эта подруга… ну, которую ты сейчас видел… Ты хоть знаешь, откуда вся эта орава свалилась на мою голову?
– В чужие дела не приучен встревать.
– А ты встрянь, и поддержи меня! В общем, дал я в какой-то момент слабину… – с убитым видом Мормышкин поднялся с кресла, прошёл к небольшому бару в углу кабинета, достал бутылку той самой водки, которую с неописуемым удовольствием употреблял недавно в офисе Гапоненко. – Нет, водяру с утра нельзя – вонять будет, а мне ещё работать с людьми… давай-ка, лучше, коньячку!
Выпили, пожевали лимону с сахаром. На задумчивом лице Михаила Михайловича нарисовалась отчаянная решимость вроде той, с какой исповедуются перед казнью.
– Значит, дал я слабину… – учти, Петрович, ты первый, кто слышит это от меня, такие вещи не доверяют даже собственной жене… – Уступил Гапоше не в споре даже, а так, в лёгкой полемике, сколько людей должно числиться… заметь, не работать фактически, а только числиться в организуемом нами пару лет назад офисе продаж. Дело в том, что офис продаж – он не настоящий, а, как бы это покультурнее выразиться, для отмазки, что ли…
– Прачечная… или, как минимум, стиральная машина?..