Мигранты. Писарчуки

– Ошибаетесь, милейший. Во-первых, хоть интернет и наступает нынче по всем фронтам, бумажные носители информации будут всё же востребованы всегда. Немногие, согласен, выплывут в этом бушующем электронном океане… слабые или откровенно жульнические издания через какое-то время отомрут, и в первую очередь это будут как раз такие, в каких сегодня числятся корреспондентами, а фактически трудятся в поте бесстыжего лица и без зазрения совести прямыми плагиаторами алчные умельцы типа вас, Митяев. Поэтому, подчиняясь элементарному инстинкту самосохранения, я просто вынужден принять решение о том, что у нас вам трудиться ни в поте, ни без пота больше не придётся. Вы уволены. А во-вторых, поскольку вы не просто скачивали из интернета материалы и выдавали их за созданные собственным трудом, но и, пытались, вводя руководство редакции в заблуждение, получать в результате этого материальную выгоду, можно легко обвинить вас в мошенничестве. Ну и, наконец, в третьих – забракованные по этой причине материалы полностью минусуются из вашего актива, и выполнение нормы у вас, таким образом, получается нулевое, так что вы даже голого оклада, а не то что «гонорарного подспорья», выражаясь словами господина Гнидо, не заработали. Хотя… минимальную часть этих денег я вам всё-таки выплачу, только покиньте редакцию как можно скорее. Заявление писать необязательно – увольняетесь, как не выдержавший испытательного срока творческий работник. И ещё… про равнодушный «барабан» читательский. Если в газете нет ничего такого, чего нельзя было бы найти в интернете, то зачем её читать вообще? Эксклюзив, неповторимость – самое надёжное, а скорее даже единственно надёжное средство для печатного издания выжить. По барабану… Вы свободны, Митяев.

Пока Митяев с демонстративно независимым видом и одновременно плохо скрываемой досадой собирал со стола в портфель свои бумаги, редактор, не сбавляя напора, продолжал «ритуальное избиение халтурщиков и бездарей», как назовут потом между собой сотрудники редакции эту и некоторые другие подобные ей планёрки.

– А теперь, кто у нас отвечает за литературный уровень подлежащих публикации текстов? Вы, Давид Георгиевич? Что ж, берите ручку и как можно подробнее конспектируйте всё, что сейчас услышите. Готовы? Значит так. Перл первый: «Коттоновые джинсы на приехавшей из города новой директрисе сельской школы волнующе красиво обтягивали её…» Чей это опус? Ромашкина? Так вот, Ромашкин, красиво или некрасиво, да ещё волнующе или не очень – это ваше личное впечатление, и чтобы читатель сам определил, насколько это хорошо, и хорошо ли вообще, не лучше ли при подобных описаниях обходиться более объективными определениями, вроде, скажем – «туго», «плотно», и тому подобное. Потом – какой нормальный директор школы додумается появиться на работе, в сельской местности с хоть чуть, да сохранившимся патриархальным укладом, в джинсах, причём «волнующе красиво» обтягивающих что-то там? Но это ладно, Бог с ним, можно и проглотить… а вот что значит «коттоновые»?

– Коттон по английски – хлопок.

– Это мы и без вас знаем. Но джинсы, как таковые, иной ткани, чем прочная, на уровне брезента, хлопчатобумажная, для их изготовления не предполагают. Так что само упоминание о сырье здесь излишне в принципе. Или очень уж захотелось блеснуть на пустом месте заграничным словечком? А где мы с вами живём, Ромашкин?

– Ну, в Москве…

– В какой стране, и с каким государственным языком, я спрашиваю?

– Ну, в России, язык, естественно, русский.

– И газету собираемся издавать на…

– Пока только на русском, а потом, когда достигнем реального международного охвата, перейдём, наверное, на многоязычный выпуск. Вы

сами об этом говорили.

– А если так, то пока никуда не перешли, извольте выражаться на газетных страницах на государственном, являющимся в то же время вашим родным, языке! Далее… снова бессмысленная иностранщина, и опять у вас, Ромашкин. Зачитываю дословно очередной перл: «Если раньше, до появления в Окаёмово новой школьной директрисы, большинство деревенских жителей мужского пола, а среди них и немало представительниц пола прекрасного, привычно тянулось по утрам за «жидкостью для опохмелки» в местный маркет…» Побойтесь Бога, Ромашкин! Какой в исконной русской деревушке маркет? Хоть бы в кавычки, что ли, взяли… Они, сельчане, и слова-то такого не знают. Лабаз, лавка, сельпо, автомагазин, наконец! Ну, ладно, открыл какой-то местный предприниматель лавчонку с пивом-водкой-сигаретами и написал на вывеске «мини-маркет», а то и «супер-…», да хоть, сдуру, даже «гипер-маркет», но вы же – не он…