Мигранты. Писарчуки

– Хорошо, все свободны, остаются Кобылкина и… на одну минутку Гнидо. Валериан Валерьевич, проконтролируйте, пожалуйста, процедуру увольнения тех двоих наших сотрудников, с которыми мы решили расстаться. Пусть бухгалтерия сейчас же выплатит им причитающееся, включая сегодняшний день как полный рабочий, исходя исключительно из должностных окладов, без гонораров, которые вы им попытались начислить с барского плеча. И, чтобы без эксцессов, помягче.

– Будет сделано!

– А теперь слушаю вас, Луиза Аркадьевна…

***

– Это я тебя слушаю, Артамонов! – перешла в атаку Кобылкина в ту же секунду, как только захлопнулась дверь за Валерианом Гнидо, лихо вышагнувшим из кабинета в качестве замыкающего в бурно переговаривающемся под впечатлением от прошедшей планёрки коллективе. – Ты чего меня срамотишь перед быдлом?

– Не перед быдлом, а перед народом, людьми. И почему сразу «срамотишь»? Нормальный рабочий разбор…

– Разбор полётов и грубый наезд – не одно и то же. Что ты сегодня, как с цепи сорвался? Всем раздал на орехи по полной программе. Увольнять взялся… да таких как у нас – во всех газетах и журналах полно, поскольку налицо, и никуда от этого не денешься, катастрофическое падение журналистской, и не только журналистской, а и общей грамотности. Вон, даже по телевизору городят иногда такое… и ничего… как профессиональный редактор профессиональному редактору говорю… Смотри, Артамонов, совсем без людей останешься.

– И, всё-таки, надеюсь, сумеем набрать новых, более компетентных и добросовестных – деньги на это пока, слава Богу, есть. Кому хочется работать, но по каким-то причинам тяжело, поможем; кому из не совсем уж безнадёжных не хватает чуток каких-то знаний – научим. Не в вопиющих, конечно случаях, как сегодня…

– Уверен? Непростой это вопрос – кадры, ещё наплачешься, попомни моё слово. Или с прошлой нашей работой урок тебе не впрок? Хоть один кто-нибудь из тех, кому ты помогал, вспомнил тебя добрым словом?

– Нормальные люди помогают другим не в расчёте на их, или свыше откуда-то, благодарность, а просто не могут хотя бы не попытаться помочь тому, кто в помощи нуждается.

– Брось ты, Артамонов, моралистикой меня пичкать! Она не для меня, и вообще не для сегодняшнего дня. Не пойму, чего ты злой-то такой… К Мормышкину, что ли, неудачно съездил? А вот на него-то, как раз, эмоций тратить следовало бы меньше всего.

– Ну, как же не тратить эмоций, если это – главная, экономически ключевая сегодня для газеты фигура, кормилец-поилец. К делу нашему относится с душой… да и ко мне лично…

– С какой душой, опомнись, друг ты мой ситцевый! Газета для него – сиюминутная прихоть, денег на определённом этапе девать стало некуда. А лично на тебя ему плевать, да настолько глубоко, что затоскуешь, если узнаешь всю правду.

– И насколько же она горькая, эта твоя правда?

– Артамонов, если ты меня не сводишь сегодня же вечером, или, согласна – в ближайший выходной в хороший ресторан, а после него не покажешь, наконец, давно тайно влюблённой в тебя женщине, что ты настоящий мужчина, способный удовлетворить её во всех отношениях, то наживёшь в её лице вместо ценнейшего друга смертельного врага, ибо получишь от неё сейчас такую информацию, каковая продаётся только за деньги или другие не менее ценные услуги, поскольку опасна подобная информация для продающего. Опасна, быть может, даже смертельно. А попутно – поговорим, хотя бы кратенько для начала, о сокровенном… самом-самом…

– Луиз, а может, лучше воздержаться пока от такого серьёзного разговора? Как бы он роковым не оказался… И о сокровенном этом… семья у меня хорошая, не заслуживает она двусмысленности, недоговорённости по отношению к ней, попросту обмана, даже с такой великолепной, – я не иронизирую, – женщиной, как ты.

– Что, испугался? А влюбить в себя бабу и не уделять ей даже щепотки мужского внимания – порядочно? С тех пор, как ты поставил, прости Господи, раком всю эту нашу шайку-лейку в «Мастере», не одна бабёнка из редакционных отдалась бы тебе по малейшему зову хоть на тротуаре. А ты –

ноль внимания даже на меня, подлец… лучшую из лучших.

– Я не ловелас и никого в себя влюблять не пытался и не пытаюсь. Да ты посмотри на меня – невзрачный мужичонка без особых внешних достоинств, каких толпы на улице… таких в народе ботаниками прозывают…

– Ладно прибедняться, ботаник со спрятанными достоинствами! Стерженёк, я всегда чувствовала, – а меня обмануть в таких делах трудно, – в тебе тот ещё… не то что вся эта размазня моих соучредителей по «Мастеру», среди которых ни одного стоящего мужика. Всё импотенты или педерасты, если вообще не гермафродиты.

– Судишь об этом компетентно?