Микаэл Налбандян

…Микаэлу Налбандяну, которому Бакунин поведал все перипетии своей одиссеи, ничего не оставалось делать, как согласиться с той мыслью Герцена, что «тюрьма и ссылка необыкновенно сохраняют сильных людей, если не тотчас их губят; они выходят из нее, как из обморока, продолжая то, на чем они лишились сознания».

…Вырвавшись из почти десятилетнего одиночества, молчания и бездеятельности, Бакунин с головой окунулся в дела и, как сообщает Очевидец, «спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, направлял, организовывал и ободрял целую ночь, целые сутки. В короткие минуты, оставшиеся у него свободными, он бросался за свой письменный стол… и принимался писать — пять, десять, пятнадцать писем в Семипалатинск и Белград, в Бессарабию, Молдавию». По самым разным адресам. Воистину, он «любил не только рев восстания и шум клуба, площадь и баррикады — он любил также и приготовительную агитацию, эту возбужденную и вместе с тем задержанную жизнь конспираций, консультаций, неспанных ночей, переговоров, шифров, химических чернил и условных знаков».

«Всякому человеку естественное поле для действия — родина, — учил Бакунин. — Плохо быть деятелем на чужой стороне. Я это слишком хорошо испытал в революционных годах: ни во Франции, ни в Германии я не мог пустить корня…»

В короткое время объединились вокруг него Петр Мартьянов, Василий Кельсиев, Николай Альбертини, Павел Ветошников, Андрей Нечипоренко, князь Петр Долгоруков, маркиз Николай де Траверсе и многие другие, ставшие соратниками, помощниками и даже секретарями этого неистового деятеля, вынашивавшего планы общеевропейской и всероссийской революции и каким-то колдовством умевшего накрепко привязать к себе людей. Сам Бакунин в такое же короткое время познакомился и сблизился с Джузеппе Мадзини, Марком Аурелио Саффи и о их помощью наладил связи также с Джузеппе Гарибальди.

Небывалое оживление царило в Лондонском центре. И единственное, что мучило «исполина с львиной гривой», — это мысли о его юной жене Антонине, оставшейся далеко-далеко в Сибири… Неизбывная тоска и бесконечная любовь к ней не оставляли его ни на миг.

Микаэл Налбандян, сам испытавший боль разлуки и потери, глубоко сочувствовал другу и решил по возвращении в Россию помочь Антонине выбраться из глухой Сибири и выехать в Лондон.

Поистине, Налбандян — «золотая душа, преданная бескорыстно, преданная наивно до святости», — говорит Очевидец.

Итак, «заявляя свою необузданную революционную решимость», — как доносил о Михаиле Бакунине агент Третьего отделения, — и в то же время тоскуя по своей молодой жене Antonie, этот богатырь целиком отдался стремлению «революционизировать» «Колокол». Во всяком случае, все тот же агент докладывает, что Бакунин «оживил деятельность русской пропаганды».

В эти напряженные и беспокойные дни организации, объединения и налаживания связей все те, кто хотел или имел что сказать, находили время сесть за письменный стол.

Трудно сейчас сказать, под воздействием ли общего настроения тех дней, или из желания подать личный пример поспешил Бакунин написать свое знаменитое послание «Русским, польским и всем славянским друзьям».

«Мы любим только народ, верим только в народ и хотим только того, что хочет народ, — писал Бакунин. — Но что нужно народу? Повторю с Колоколом: земля да воля».

Микаэл Налбандян был из тех людей, которые относятся к своей деятельности безжалостно и даже беспощадно. Пожалуй, лишь благодаря верности этому своему убеждению и достигает личность совершенной гармонии с собою, со своим временем и со своим народом.

Несмотря на напряженную работу, встречи и переговоры, вскоре после приезда в Лондон родилась и уже не отпускала Микаэла упорная мысль, что надо сделать еще что-то, сделать еще какой-то шаг, решить какую-то новую задачу. И что в противном случае все сделанное до сих пор могло стать бессмысленным, обесцениться, а в назревающих условиях и обстоятельствах это означало бы уничтожение еще не созданного национального будущего.

Будучи одним из руководителей тайной революционной организации «Земля и Воля», точнее, руководителем ее армянского крыла, он своей преданностью и человеческой сущностью внушал своим друзьям такое доверие, что Бакунин, скажем, мог не только обнадеживать в своей статье «Несколько слов южным славянам», что «придет время, и кажется скоро, вы услышите о вольном русском народе, тогда верьте в его несомненную дружбу и в его крепкую помощь», но и со всей уверенностью дать совет: «Вам нужны союзники? Подайте руку соседям вашим… армянам, ныне тоже восставшим за свою самобытность».

Поистине, лелеемая Лондонским и Петербургским центрами общеевропейская и всероссийская крестьянские революции казались столь близкими, что можно было уже назначить конкретный срок начала совместных действий.